Машины въехали на просторный двор, остановились у крыльца.Хлопнули дверцы, хлопцы привычно рассредоточились по двору, держа обстановку,Ключник же застыл за спиной олигарха.

Хозяин, вопреки ожиданиям, появился не из дверей дома, аоткуда-то из-за сараев. Был он в свитере, непромокаемых охотничьих штанах сомножеством карманов, кирзовых сапогах. И с охотничьим карабином в руке. Сварогне сомневался, что, заслышав шум моторов, лесник выскочил из дома, может быть,выпрыгнул из окна, чтобы сперва со стороны поглядеть, кто пожаловал, и взависимости от этого либо выйти с распростертыми объятьями, либо напартизанский манер уйти в тайгу Значит, есть кого опасаться гражданинуотшельнику…

– Осторожен ты, брат, как я погляжу, – такимисловами встретил «своего лесника» Ольшанский.

Это был невысокий, худощавый азиат. Как полагается, раскосыйи скуластый. К какой именно народности принадлежит хозяин лесного хутора, полицу Сварог определить не мог даже приблизительно. А помнится, когда-то егоучили в этом разбираться, но поскольку навыки по-настоящему ни разу непригодились, то учение забылось – голая теория, знаете ли, всегда плохоприживается. Да и возраст товарища лесника Сварог не взялся бы угадать. Равноможет быть как тридцать, так и все пятьдесят. С этими восточными людьми ни вчем нельзя быть абсолютно уверенным.

– Будешь тут осторожным, – чуть усмехнулсялесник. – Недавно из Старовска приезжали поквитаться любители незаконногоотстрела бедных диких животных. Серьезные люди, между прочим.

– Не начальник ли милиции Старовска? – спросилОльшанский. – Который не единожды обещал навести в лесу порядок и поединственно справедливым таежным законам разобраться с наглым лесником, которыйникак не может уяснить, кто в районе хозяин и кому все позволено?

– Он, – лесник улыбнулся загадочной восточнойулыбкой. – Привез с собой еще две машины дружков.

– И вооружены все были, конечно, что твоявоздушно-десантная дивизия?

– А как же, – лесник мазнул по Сварогу своимзагадочным восточным взглядом, и отчего-то Сварогу сделалось от этого взглядане по себе. Но детектор опасности молчал в тряпочку. – На одни погоны иудостоверения решили не полагаться.

– Сколько уцелело? – деловито спросил Ольшанский.

– Двое рядовых ментов, которые вовремя сообразили, какнадо правильно себя вести. Они же и… подчистили все следы.

– Ты их отпустил? Думаешь, они никому не расскажут?

– Расскажут. Но представят дело так: начальник личновозглавил погоню за опасными преступниками и погиб на боевом посту вместе сосвоими героическими сподвижниками. И я тебя уверяю, этим ментам и в голову непридет рассказать правду хоть кому-то, пусть и под строжайшим секретом. Дажеженам и надежнейшим из друзей.

Произнесено это было без всякой патетики, можно сказать,небрежно, но было в словах и взгляде лесника нечто такое, отчего Сварогпреисполнился уверенности: все так и есть, эти чудом выжившие менты и подпытками не признаются, что же на самом деле произошло в тайге.

Так вот почему столько гибэдэдэшников на трассе: по случаюгеройской гибели начальника Старовского ГУВД от лап злобных рецидивистовнаверняка объявлен какой-нибудь там «Перехват» или «Невод»…

– Так кого ж ты еще боишься, сокол мой? – спросилОльшанский, закуривая. – Разве остались еще какие-то враги?

– Сюда нет-нет, а наезжают еще и из других городов, ииз других районов. Приходится вразумлять. А кто-то мог затаить на меня злобу.

– Жаль лишать тайгу такого защитника, – спритворной печалью вздохнул Ольшанский. – Но придется. Тебя какпредставить моему новому знакомому – твоим настоящем именем или тем, которое утебя в последнем паспорте?

– А что… – голос лесника как-то странноизменился. – Пришло время… называть имена?

– Пришло, – кивнув, со всей серьезностью сказалОльшанский. – Пришло это время.

И тут с лесником стали происходить вещи престранные ипоразительные. Сварогу крайне редко приходилось видеть, чтобы люди бледнели такмолниеносно и качественно. Как стена. Как мел. Лицо азиата враз утратилопресловутую азиатскую непроницаемость. Какое там «утратило»! На его лицеявственно проступила полнейшая растерянность. Он прямо-таки задрожал лицом,глаза округлились, а взгляд заметался – с Ольшанского на Сварога и обратно. Намиг Сварогу показалось, что сейчас лесник непременно вытянет дрожащий палец вего сторону или в сторону олигарха, сопровождая жест каким-нибудь протяжнымнечленораздельным мычанием. Но нет. Лесник все же справился с собой, хотя,похоже, это стоило ему немалых усилий. Помогло, не иначе, врожденное азиатскоеумение управлять своими эмоциями. Он опустил глаза в землю и произнес довольноровным голосом:

– Тогда называй меня моим именем.

– Позвольте представить, – повернувшись к Сварогу,с некоторой торжественностью произнес Ольшанский, – мой верный… компаньонДонирчеммо Томба. А это господин Сварог, который прибыл из Африки вместопрофессора Беркли, но так пока и не рассказал, что же стало с профессором. Такты будешь держать нас во дворе или пригласишь в дом?

– Да, конечно. Проходите.

Лесник первым взбежал по лестнице крыльца, распахнул дверь,заглянул внутрь дома, сразу за порогом поднял руку и что-то привычно нащупал устены. Оказалось – коробок.

Чиркнув спичкой, Томба зажег свечу вставленную в стеклянныйфонарь. Светильник сей, надо признать, немногое высветил, разве что дал понять:они находятся в коридоре.

– Забыл предупредить, – наклонившись к Сварогу,отчего-то шепотом проговорил Ольшанский. – Донирчеммо Томба не жалуетэлектричество. Живет при лучине.

– Однако в сарае стоит дизелюшка, и запас топливаимеется, – услышав его слова, сказал лесник. – Ради вас могузапустить.

– Не надо, – отмахнулся Ольшанский. – Может,попозже, когда совсем стемнеет.

– А разве мы здесь заночуем? – спросила Лана.

– По тайге ночью много не наездишь, – сказалолигарх. – Отправимся завтра с рассветом, к десяти будем на месте. В самыйраз прибудем.

Без всяких указаний со стороны начальника вся охранаОльшанского, и Ключник в том числе, осталась внизу.

Повесив светильник на крюк возле двери, лесник жестомпригласил гостей за собой. Через сени Томба провел их в просторную гостиную,тут же стал обходить комнату, зажигая висящие в углах свечные фонари.

Обстановка здесь была воистину аскетическая: циновки наполу, около полудюжины деревянных колодок с набитыми поверху кусками войлока(то ли крохотные табуретки, то ли подголовники, задуманные как заменаподушкам). А добрую половину комнаты занимал стол на коротких, сантиметровдвадцать, ножках. Стульев, пусть и таких же мелких, к нему не прилагалось. Воти вся обстановка, не считая стен, потолка и фонарей. Сразу приходили на умтакие выражения, как примат духовного над материальным, отказ даже отмало-мальских плотских радостей во имя укрепления силы духа, во имясамосовершенствования и еще более глубокого проникновения в Истинное Знание…Монастырем попахивает, короче говоря. Вернее, монастырскими привычками.