Винсенте решил, что вторая жена должна быть лет на десять — пятнадцать моложе его самого, здорова, красива, честна. Помимо этого ему хотелось, чтобы она обладала зачатками изысканности, некими ужимками, предназначенными для обольщения, невинным кокетством, какое он не раз подмечал во француженках. Своеволие, пусть и мнимое, украшало их, а капризность вызывала умиление.

Таких девушек в округе не было, как не было и тех, с кем Винсенте мог бы утолить телесный голод. Когда его жена умерла, женская часть прислуги ушла: чопорные корсиканцы не считали возможным отпускать своих жен и дочерей в услужение к одинокому мужчине.

— Почему ты просишь милостыню, а не ищешь работу? — спросил он Кармину, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.

— Я искала, но меня нигде не берут.

Она смотрела с надеждой, и Винсенте решился:

— Я вдовец, живу один. Мне нужна служанка. Возможно, такая, как ты. Иди за мной. Если ты мне подойдешь, я тебя оставлю и буду хорошо платить.

К его удивлению, девушка не заставила себя упрашивать и сразу согласилась. Вероятно, ей и впрямь некуда было деваться. Они молча шли по жаркой и пыльной улице, и Винсенте продолжал размышлять. Он давно знал, что у здешних людей не по два, а по четыре глаза. Стоит ему вступить в незаконную связь с кем-то из местных, как об этом тут же станет известно всему Аяччо! Другое дело, если он приютит девушку-сироту, которая станет молчать о том, что происходит между ней и хозяином.

Когда Винсенте привел Кармину в свой дом, она была поражена. Как и в деревенских жилищах, здесь были лари с выпуклой резьбой, длинные скамьи и массивные шкафы с изображением крестов и дароносиц. Однако стены в спальне, куда хозяин не замедлил ее провести, были обтянуты узорной тканью с изображением диковинных цветов и птиц, а в комнате, которую он назвал гостиной, стояло необычное ложе с гнутыми ножками.

— Застели постель, — приказал хозяин, а сам опустился в кресло.

Он закинул ногу на ногу, и его прищуренные глаза прошлись по ее телу сверху вниз.

Кармина расправила простыни так, что они стали походить на водную гладь в полный штиль, взбила подушки и выпрямилась.

— Давай начистоту, — сказал Винсенте, вставая с места и беря ее за руку. — Ты невинна?

Кармина зарделась, прикусила губу, опустила ресницы и покачала головой.

— Я так и думал, — с удовлетворением произнес хозяин и придвинулся к ней вплотную. Он тяжело дышал, от его тела исходил жар вожделения, и она с трудом заставила себя удержаться на месте. — Покажи, на что ты способна в постели. Остальное меня мало интересует.

Она вздрогнула от неожиданности и стыда, и ее глаза наполнились слезами, но потом она покорно расстегнула платье, и Винсенте поспешно повалил ее на кровать.

Пока он делал свое дело, Кармина размышляла. Этот мужчина не стар, и его даже можно было бы назвать красивым, если б не хищное лицо, колючий взгляд и кровавые прожилки в глазах. А главное — он богат. Он был хладнокровен и умен, но при этом одержим похотью, а значит, по-своему уязвим.

Что ей стоит обмануть его так, как судьба обманывала ее?! Она должна позаботиться о себе и о ребенке, раз уж от него невозможно избавиться. Если мужчины видят в ней девку для удовольствий, она тоже вправе кое-чем поживиться.

Винсенте трудился старательно и долго, и в конце концов Кармина застонала, но не от наслаждения, а оттого, что он больно мял ее груди, набухшие и чувствительные из-за беременности.

— Ты сладкая, — прошептал он, — и я вижу, тебе нравится.

Вспомнив обещание показать, чего она стоит, Кармина задвигала бедрами и впилась ногтями в спину мужчины, который даже не удосужился узнать ее имя и назвать свое, прежде чем уложить ее в кровать.

Вскоре Винсенте прерывисто вздохнул и отпустил Кармину. Он был прав: эта девушка появилась в его доме как нельзя вовремя. Ему давно хотелось настоящей свободы, хотелось ощутить на губах пряные ароматы женской кожи, познать истинное неистовство плотской любви.

— Великолепно, — промолвил он, — ты остаешься. Будешь убирать в доме, ходить за покупками, а по ночам — ублажать меня в постели.

Кармина тонула в мягкой перине, в своем отчаянии и грехе. Ей хотелось сказать, что она не животное, которому нужен хозяин, и не вещь, которая не распоряжается собой. В эти минуты она поклялась себе, что когда-нибудь встанет на ноги и перестанет зависеть от мужчин, от их постыдных желаний и лживых слов.

В Лонтано накануне свадьбы жених дарил невесте красный платок и золотое кольцо, а она вручала ему ножичек с костяной рукояткой, кошелек или вышитое полотенце. Свадебный кортеж был тем пышнее, чем богаче были семьи брачующихся. В назначенный день отец жениха посылал повозки для вещей невесты в дом ее родителей; при этом шеи волов были украшены бархатными хомутами, а рога — колокольчиками и лентами. Кортеж двигался под звуки флейт и ружейные выстрелы. Это был праздник не только для молодых, но и для всей деревни.

Дино столько раз присутствовал на брачной церемонии, что ему и в голову не приходило, что его свадьба может проходить как-то иначе, без строгого соблюдения множества мелких обычаев. Он был угнетен этими мыслями, но не подавал вида, тем более Орнелла с самого начала их путешествия вела себя столь восторженно, что он только диву давался.

Аяччо с его мрачными закоулками, путаницей лестниц и переулков, зноем, духотой, запахом нечистот и гниющей рыбы поразил ее так, будто она очутилась в самом прекрасном городе мира, тогда как на Дино город произвел противоречивое впечатление. Много солнца и ветра, чужих взглядов и голосов, бесконечного мелькания незнакомых людей, среди которых он ощущал себя неуверенно и скованно.

Когда Дино купил Орнелле темно-синюю юбку, красный корсаж, коралловые бусы, белую кружевную накидку и черные туфли из мягкой кожи, она задохнулась от счастья. Возможно, дамы с материка сказали бы, что его невеста одета слишком ярко и безвкусно, однако Дино казалось, будто он зажег на небе новую звезду.

Словно повинуясь некоему странному ритуалу, он сжег черное платье Орнеллы. Девушка в трауре, чьи губы всегда были плотно сжаты, а глаза полны ненависти, принадлежала прошлому. Сейчас Дино видел перед собой легкое, жизнерадостное существо, охваченное жаждой новизны и любви.

Дино начал с того, что снял скромную комнатку в доме немолодых супругов, комнатку, где стояли только узкая кровать и большой сундук, а на чисто выбеленной стене висело распятие. Юноша сообщил хозяевам, что они с невестой приехали в Аяччо, чтобы пожениться, и, возможно, поживут здесь некоторое время.

Дино пришлось сказать синьору Фабио правду о том, что они с Орнеллой сбежали из дому без родительского благословения. Хозяин добродушно усмехнулся, пообещав, что поможет договориться со священником, а его жена, синьора Кристина, нахмурилась. Она пробормотала несколько слов, среди которых Орнелла различила слово «распутство».

Влюбленные обвенчались в местной церкви. Дино все время чудилось, будто в Аяччо каждому прохожему известно имя Леона Гальяни, однако он беспокоился напрасно: его отца не знали даже служители церкви. Синьор Фабио и синьора Кристина (последняя не без некоторого сопротивления и недовольства) стали их свидетелями, в чем Дино и Орнелле несказанно повезло: священник относился к этой чете с большим уважением и без лишних проволочек согласился обвенчать их постояльцев, которых впервые видел. Когда Дино вынул два тонких колечка, которые приобрел у местного ювелира, на глазах Орнеллы появились слезы изумления и радости.