Они поцеловались, а после незаметно опустились на подстилку, где продолжили неловкие стыдливые ласки.

Орнелла приподняла подол платья и положила руку Дино чуть повыше своего колена. Прикосновение его горячей, покрытой мозолями ладони к обнаженной коже было таким приятным, что она зажмурила глаза. Рука Дино несмело двинулась дальше, и Орнелла с готовностью приняла запретную ласку. Это был путь к свободе, свободе выражения сокровенных чувств, свободе любви.

Это было ужасно, прекрасно, непередаваемо и стыдно. Орнелле чудилось, что от прикосновений Дино она сгорит дотла. Жар разливался по всему телу, струился по жилам. Одежда влюбленных пришла в беспорядок, они ощущали друг друга всем телом.

Помня о том, что рассказывала Летиция, Орнелла приготовилась почувствовать боль, как вдруг Дино отстранился и сел. У него были затуманенные страстью глаза и совершенно безумный вид. Тем не менее он прошептал:

— Нет, не сейчас и не здесь! После свадьбы, в постели.

— Чтобы наутро было не стыдно показать соседям простыни? — Орнелла не удержалась от иронии.

— Не ради этого.

— Ты боишься, что у нас не получится пожениться? — догадалась она.

— Мы поженимся, обещаю! Я добьюсь этого любой ценой, ибо мне не нужна другая. Просто я не хочу начинать все так, как… они. Не желаю искушать судьбу. Разве тебе не страшно?

Орнелла тоже села и провела рукой по растрепавшимся волосам. Ее сердце билось неровно и часто, как в лихорадке; вместе с тем она ощущала странное облегчение.

— Ты прав: будет лучше, если я останусь девственницей до первой брачной ночи. Мне и правда немного страшно. Но я вовсе не против, чтобы мы получше узнали друг друга.

— Я тоже, — ответил Дино и потянулся губами к ее губам, а руками — к вороту платья.

— Оно такое уродливое, — неловко произнесла Орнелла, имея в виду свою одежду.

— Это всего лишь платье, — прошептал Дино. — Твоя кожа, твое тело прекраснее любых, самых изысканных нарядов!

— Я сниму его. Ты тоже можешь раздеться.

Серые глаза Дино смеялись.

— Я сделаю это с большим удовольствием.

После договора, который они заключили, им было удивительно легко друг с другом. Ничего не стыдясь и не боясь, они упивались откровенными ласками, при этом не переходя определенной границы. Дино сказал, что у него тоже никого не было и что она первая девушка, которую он поцеловал.

— В деревне о тебе ходят слухи, как о заправском соблазнителе, — засмеялась Орнелла.

— Если мне не доведется соблазнить тебя, лучше я стану монахом!

— Дино, — она вдруг стала серьезной, — пообещай, что никогда не будешь спать с другой.

— Я обещаю больше. Клянусь, что именно ты, Орнелла Санто, станешь моей первой женщиной, что я никогда не буду спать с другой, а самое главное — что я всегда буду любить только тебя!

При этом он держал руку на ее груди. Орнелла не выдержала и прыснула.

— Видел бы тебя отец Витторио! Он бы упал в обморок!

— Мне всегда казалось, что ни твоя мать, ни ты не боитесь ни Бога, ни дьявола, — заметил он.

— Не знаю. Она приучила меня ни на кого не надеяться и никогда ни о чем не просить. И теперь мне кажется, если я обращусь к Господу с первой и единственной просьбой, Он не сможет мне отказать.

— О чем ты Его попросишь?

— Чтобы Он не позволил нам расстаться.

Часом позже, выбравшись из пещеры, они вновь шли по лугу к дому Беатрис. На этом настоял Дино.

— Мать не захочет нас слушать! — возразила Орнелла.

— И все же я должен с ней поговорить. В случае удачи я приду к отцу, заручившись ее согласием.

— Она прогонит нас прочь.

— Посмотрим.

— Она знает, что я едва не убила тебя, — напомнила Орнелла.

— Ты вдохнула в меня новую жизнь. Преодолеть то, что я чувствую сейчас, так же невозможно, как обломать крылья ветру.

Беатрис Санто возилась на крохотном огородике. Она не знала, зачем делает это теперь, когда лишилась и сына, и дочери. Женщина вполне могла питаться дикими каштанами и съедобными травами, хотя чаще всего ей вообще не хотелось есть.

Беатрис надеялась, что Орнелла вернется и покается, но этого не случилось. Значит, то была не просто блажь, стало быть, дочь в самом деле решила променять ее, свою мать, на этого парня!

Она разогнула усталую спину и внезапно окаменела.

К ней приближался юный Леон Гальяни. Женщина видела его стройную фигуру, каштановые кудри, глаза, казавшиеся серебристо-стальными в тени и пронзительно-синими — на ярком солнце. Беатрис задрожала. Она дрожала так, когда он на нее смотрел и когда он прикасался к ней. Он, Леон, единственный мужчина, с которым она могла быть счастлива. Чувствуя, что вот-вот упадет в обморок, женщина бессильно прислонилась к косяку.

Нет, это был не Леон, а его старший сын. Беатрис хорошо помнила, как проклинала беременную Сандру, желая, чтобы ее первенец не родился на свет. Сейчас этот юноша обнимал ее дочь. Обнимал по-хозяйски, так, словно она давно принадлежала ему.

Между ними существовало что-то глубоко потаенное, что нельзя выразить словами, пожалуй, даже большее, чем телесная близость, которую они, наверняка, уже испытали.

— Синьора Санто, — произнес Дино, подойдя ближе, — я могу с вами поговорить?

Он опустил руки и уже не обнимал Орнеллу за талию. Девушка сжалась, ее темные глаза метали молнии. Она молчала, но Беатрис явственно ощущала упорство дочери, ее несгибаемую силу. С Орнеллой всегда было так: если она принимала решение, то непременно добивалась своего.

— Синьора Санто, — голос Дино звучал почти кротко, — я прошу у вас руки вашей дочери. Мы любим друг друга. Пожалуйста, позвольте нам пожениться!

Беатрис попятилась. Она не знала, что сказать, однако чувствовала, что если уступит этому натиску, ей придется отказаться от той ненависти, которая столько лет давала ей чувство удовлетворения, была смыслом ее жизни. Женщина понимала, что должна на что-то решиться: середины быть не могло.

Она вспомнила крохотное личико в маленьком гробу. У ее первенца тоже могли быть каштановые волосы и серые глаза, как у этого сильного, стройного, красивого парня. А еще Беатрис подумала о Симоне, несчастном Симоне, которого вечно преследовала тень его былого соперника. И — об Андреа.

— Вы не заслуживаете благословления! Вы достойны только мести! Убирайтесь отсюда!

— Если я уйду, мама, то уже никогда не вернусь! — закричала Орнелла, и в ее голосе звенели слезы.

Лицо Беатрис оставалось каменным.

— Именно этого я и хочу.

Они побрели прочь понуро, однако не разнимая рук, и это было ударом для женщины. Беатрис поняла, что побеждена. Чувства этой пары не могли обуздать ни законы, ни правила. Вся надежда была на отцовскую волю, волю Леона, который тоже не допустит этого брака.