class="p1">— Да пошёл ты! — Нелли каким-то образом изворачивается, отталкивает мои руки и… срывается с места. Догоняю её в два шага. Подталкиваю к стене.

— Не смей… меня… посылать. Никогда.

— Оставь меня в покое!

— И не подумаю.

Я же вижу, что она этого не хочет. Вон как дрожит. Как дышит… Я утыкаюсь носом в мокрые волосы на её голове. В ходе борьбы покрывающее их полотенце спало и теперь мокрой тряпкой валяется на полу. Похрен! Одной рукой снова задираю её халат. Другой расстёгиваю свои брюки.

— Ты спала с ним? С кем-то кроме меня? Не хочу, знаешь ли, каждый раз сдавать анализы.

— Пошёл ты!

— Неправильный ответ, — проникаю пальцами между её плотно сжатых ног. Как я и думал, здесь уже всё готово. И влаги столько, что она испачкала бедра… Нелли всхлипывает, когда я задеваю особо чувствительные местечки. — Ну? Просто скажи… И я сделаю тебе хорошо.

— З-зачем ты так со мной? Чем я это заслужила?!

Резонный вопрос. Я не знаю! Я просто хочу быть с ней. В то время как мне ненавистна сама мысль о том, что я не могу контролировать это желание настолько.

— Может, тем, что ты готова раздвинуть ноги перед первым встречным? — замечаю презрительно.

— Это неправда! — мне кажется, что в голосе Нелли звучат неприкрытые слёзы, однако я понимаю, как жестоко ошибся, когда какую-то секунду спустя она добавляет: — Не перед каждым. Например, ты мне совершенно не интересен.

Глава 16

Нелли

— Ну, что ж… По-моему, очень сильный текст.

— Не вполне в стиле нашего журнала, — вынужденно признаю я.

— Да… Не вполне. Но, полагаю, иногда и такое можно себе позволить. — Лина стучит по столу карандашом. Все же она хороший главред. Я вынуждена это признать, хотя и мечу на её место.

— Особенно мне нравятся фото. Вы с Юрой отлично потрудились. Вот фотографии, которые мне приглянулись больше других. Они такие живые… Макс очень хорошо поработал с естественным освещением.

Вишневская пододвигает ко мне несколько фотокарточек. Я удивлённо вскидываюсь:

— Нет-нет! Как они сюда попали? Их ни в коем случае нельзя публиковать.

— То есть как это?

— Андрей Владимирович против.

— Казак? Почему же ты не убедила его передумать? — морщится Лина. Такой уж она человек. Считает, что можно убедить всех во всём, а если нет, то значит, плохо старались. Вот почему я не хотела, чтобы она видела весь отснятый материал. Даже интересно, кто мне так удружил. Юра? Вполне возможно. Он весьма амбициозен и не упустит шанса лишний раз показать свой класс.

— Потому, что Андрей Владимирович весьма категоричен. Вбил себе в голову, что его дочери такая публичность совершенно ни к чему, и всё.

— Плохо, Нелли. Я тебя не узнаю в последнее время.

— Ты же вот только сказала, что довольна статьёй, — возмущаюсь я, хотя, конечно, возмущением это можно назвать лишь весьма условно. Мой голос звучит максимально ровно, я много работала над тем, чтобы научиться играть по правилам мира, в котором теперь живу.

— Да, но речь сейчас не об этом. Что толку от твоей статьи, когда мы не можем сопроводить её наиболее подходящими снимками?

Я склоняюсь над столом главреда. В кипе валяющихся перед ней фотографий выбираю те, на которых остановились мы с Юркой, когда поняли, что фото Мишель нам опубликовать не удастся.

— Вот эти фотографии отличные. И с правами на их использование нет никаких проблем.

Вишневская поджимает губы. В уголках образуются некрасивые заломы. Ей бы себя поберечь… Ведь не смотря на услуги дорогостоящих косметологов, к которым она явно регулярно прибегает, возраст всё равно потихоньку берёт своё. А ей ведь уже за сорок… И ни мужа, ни детей — никого. Только работа, светские приёмы и бесконечные командировки. Почему-то, глядя на Лину, я всё чаще стала задумываться, так ли хороша эта жизнь? В двадцать, когда я только попала в журнал ассистенткой, это всё, конечно, казалось сказкой. Какая девочка не мечтает о перелётах бизнес-джетами, проживании в лучших отелях мира, о месте в первом ряду на самых ожидаемых фэшн-показах, возможности одеваться в модные бренды? Да все! В тридцать… я ловлю себя на том, что глянец начинает стремительно блёкнуть. Особенно тоскливо становится, когда расселяют нашу коммуналку. Раньше я как будто обманывалась, что дома меня кто-то ждёт. Теперь же я прихожу, а там — ни-ко-го. И только пыль витает в воздухе. Скрашивает ли моё одиночество шкаф брендового тряпья? Не очень. Мне даже не с кем перекинуться парой слов. От нечего делать я стала иногда звонить Лене… Симочке. А вчера даже Дашку набрала, чтобы попросить рецепт вкуснейшей аджики, которой она меня столько раз угощала. Да-да, какого-то чёрта я решила заняться консервацией. Кому расскажи...

— Говоришь, Казак ни в какую?

— Не-а.

— Я слышала о его крутом нраве. А ты что скажешь?

— По поводу его нрава? — удивляюсь я такой постановке вопроса.

— Ну да. Девочка не выглядит забитой, несчастной или скучающей по матери.

— Может, она по ней не особенно и скучает.

— Тогда, выходит, Наталья действительно врала, когда говорила, что им с дочкой не дают видеться? И он не зря на нас взъелся? — сощуривается Лина.

— Понятия не имею. Мы этого по понятным причинам не обсуждали. Я могу судить лишь об отношениях Мишки с отцом. Как мне показалось, Андрей Владимирович вполне искренне любит дочь. Может, она вообще единственная, кого он любит. Кроме себя, конечно.

— И что означает этот тезис?

— Ты хотела знать, что я о нём думаю… Так вот я думаю, что он ужасно самодовольный зажравшийся тип, который мнит себя вершителем судеб.

— Ты думаешь? Или у тебя есть тому доказательства? Ч-чёрт. Думаю, такому, как он, многое сходит с рук. Это даже интересно.

Мне не нравится хищный блеск, которым загораются глаза Вишневской. Как не нравится и то, что она буквально в лоб позволила себе усомниться в моём профессионализме. Но, конечно, я не только никак это не комментирую, но даже думать себе запрещаю.

— Надо бы кое-что разузнать, — протягивает Лина.

— Скажи, что именно. Я постараюсь всё…

— Нет-нет. Я это не тебе. Можешь идти.

Я послушно возвращаюсь к себе. Дверь прикрываю максимально тихо, хотя хочется со всей дури ей