— Да…

— С этой секунды мы меняем тактику.

— Вот как? И какой… хм, тактики мы придерживаемся теперь?

— Я правильно понимаю, что все жильцы получили от нас сразу несколько предложений на выбор?

— За исключением проблемной соседки. Та изначально пошла в отказ. Я предупреждал вас, что с этим будет проблема, но…

— Плевать. Значит так. Сегодня ты всех обзваниваешь и сообщаешь о том, что на принятие решения на прежних условиях у них есть два дня. И сегодня же загоняешь ремонтников в те комнаты, которые уже принадлежат мне.

— Как ремонтников? Зачем? Мы же хотели заняться реставрацией…

— Вот ей и займёмся. Прямо сегодня. Пусть они с собой прихватят отбойные молотки…

— Отбойные молотки?! Для реставрации?

— Да. Может, ещё есть какие-то хм… более шумные орудия?

— Перфоратор. Но…

— Я что-то недостаточно ясно объяснил? Начинаем ремонтные работы. Остальные комнаты освободятся через два дня.

— А если нет?

— Значит, ты недостаточно стараешься, Гриша. И, да, с нашими молодожёнами действуй помягче. Помоги им организовать переезд и всё такое. Как что-то станет понятно, обязательно мне напиши. — Отбиваю вызов и холодно улыбаюсь собственному отражению в окне.

— Папа, я поела! — доносится из кухни. Интересно, сколько я так стою? А ведь времени совсем нет. Без Галины Сергеевны мне приходится туго. И это с учётом того, что у меня есть водитель, который может отвезти-привезти Мишку, куда ей надо, когда я занят. Даже страшно представить, в каком цейтноте живут менее обеспеченные семьи.

Возвращаюсь в кухню, торопливо собираемся. Успеваю закинуть Мишку в школу. Это важно, потому что в реабилитационный центр она, как правило, ездит без меня. А мне хочется, чтобы дочь не чувствовала себя покинутой. В привычной круговерти проходит рабочий день. С головой погрузившись в дела, я, тем не менее, то и дело гляжу на часы. Лишь к вечеру доходит, что я банально жду реакции Нелли на свою провокацию. А её всё нет. Ещё и Гриша не звонит какого-то чёрта! Интересно, что там у них происходит?

Засовываю документы в портфель. Может, её дома еще не было? А что? Засиделась в офисе, а после сразу поехала на какую-нибудь вечеринку. С неё станется.

— В центр, Андрей Владимирович?

Киваю водителю, а сам вслушиваюсь в гудки. Интересно, какого чёрта Гриша не берёт трубку? Так и не дождавшись ответа, возвращаю в карман телефон.

— Миш, давай лучше на квартиру.

— Что-то вы зачастили туда.

— Да вот… Нажил себе геморрой.

— Ремонт — это такое дело, — довольно кивает водитель. И ведь с ним не поспоришь. Вопрос, какого чёрта я в это по доброй воле ввязался. Кошусь на часы. Занятия у Мишки скоро заканчиваются. Что я успею за то время, что она плавает в бассейне? Ничего? Ну, если только погляжу на развёрнутый фронт работ.

Дверь открываю собственным ключом. В темноте натыкаюсь на неожиданное препятствие. Кто-то завесил проход плотной плёнкой. Хотя почему «кто-то»? Ремонтники и завесили. Не без труда вспоминаю, где включается свет. Оказывается, ребята неплохо поработали. Сняли двери со всех четырёх квартир по левой стороне… Мне, далёкому от строительства, одно только это кажется подвигом. Шагаю вглубь коридора. Заглядываю поочерёдно в каждую комнату. Видно, Гриша и впрямь помог старикам с переездом. В их апартаментах, конечно, осталась кое-какая мебель, но только та, которую они, очевидно, не планировали забрать.

— И не стыдно тебе было?

Оборачиваюсь. Нелли, видно, только из душа. Стоит, прислонившись к двери спиной. На голове — тюрбан. Халат липнет к телу. Вытерлась она явно кое-как. Может, спешила, услышав, что кто-то пришёл. Хотя… казалось бы, в коммуналке всегда проходной двор.

— Стыдно? — я вздергиваю бровь и прохожусь туда-сюда по её облепленному шёлком телу. Кожа в глубоком вырезе халата розовеет. Розовый поднимается вверх по шее, растекается румянцем на щеках. И в один момент воздух в комнате меняет состав. Становится будто разрежённым… Как высоко-высоко в горах. Нелли выпячивает вперёд подбородок.

— Да. Стыдно. Надеюсь, ты ещё не забыл, что есть такое понятие? — ехидничает, растягивая слова.

— Вроде припоминаю.

— Так вот… Ответь, тебе было не стыдно выталкивать взашей стариков, которые прожили здесь всю свою жизнь? — интересуется Нелли и сварливо подпирает бока кулаками. Так её талия кажется ещё тоньше, грудь — ещё пышнее.

— Насколько я знаю, им, напротив, помогли с переездом. Организовав всё в лучшем виде. Или нет? — настораживаюсь. С Григорием я ведь так и не поговорил… Что, если он решил проявить инициативу и постарался больше, чем это требовалось?

— Ах вот как это называется! А напоследок Симочка с Василием Александровичем, видно, должны были посмотреть, как ломают то, что они с такой любовью строили!

— Симочка с Василием Александровичем ещё не выжили из ума. Они прекрасно понимали, что здесь ничего, как прежде, не будет. Рисуя мой портрет, ты уж слишком сгущаешь краски.

— Рисуя твой портрет? — усмехается Нелли. — Больно надо…

Она отрывается от двери, которую подпирала всё это время, и шагает вперёд, когда я сам делаю шаг навстречу. На мне несколько слоёв одежды: пиджак, который я так и не снял, рубашка, майка… Опять же, её проклятый халат, который с самой первой секунды мне с неё содрать хочется. И по идее я не должен так остро реагировать, когда наши тела соприкасаются, но ни черта ведь! Логика здесь бессильна. Я горю… И эти все майки, халаты, рубашки и пиджаки лишь только усиливают агонию. Хочется избавиться от них в ту же секунду.

Я прохожусь ладонями по хрупкой спине Нелли. Веду вверх по плечам. Сгребаю полы халата.

— Прекрати! Что ты делаешь? Перестань сейчас же…

Развожу те по сторонам, наклоняю голову и втягиваю в рот сосок. Все заготовленные возражения умирают у Нелли в горле. Она стонет, кошкой выгибает спину, откровенно себя предлагая. А для большей надёжности вцепляется пальцами в лацканы моего пиджака…

— Где все? — сиплю я, жаля её грудь короткими хаотичными поцелуями.

— К-кто?

— Остальные соседи.

— Лена с Димкой пошли в кино.

— Вот как? Теряешь хватку? — задираю халатик и веду ладонями вверх по ногам, изумительно гладким бёдрам…

— Не понимаю, о чём ты.

— Всё ты понимаешь. — В этот момент я почти её ненавижу. А может, я ненавижу себя. За вопрос, который срывается следом: — Ты с ним спала?