Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут я вспоминаю, что тренерша спустила его в унитаз.
– Твой телефон?
– Ее высочество сказали, что ты забрала его в субботу. Наверное, чтобы я не звонила парням по пьяни, да? Какая ж ты зануда, Хэнлон. Тоже мне, помогла.
– У меня нет твоего телефона, Бет, – отвечаю я.
– Значит, она ошиблась, – у нее в уголке рта пенка от капучино. Она высовывает язык и слизывает ее. – Интересно, с чего она решила, что он у тебя?
– Бет, – говорю я, – ты сказала, что в тот вечер писала Уиллу. Звонила ему несколько раз и сообщения отправляла.
Она ничего не отвечает, но уголок ее рта слегка дергается. Потом она снова делает серьезное лицо, и я думаю, не показалось ли мне.
– Я так сказала? – переспрашивает она и пожимает загорелыми плечами. – Не помню.
На следующий день Бет возвращается в команду.
И не просто, а с почестями. Ее снова назначают капитаном.
В среду ее освобождают от химии ради индивидуального занятия с тренером и выдают учебный пропуск в коридоры. Это значит, что теперь она в любое время может заходить в кабинет тренерши и устраивать себе перекур. Я вижу ее, проходя мимо: она машет мне рукой, склонив голову набок. Сигаретный дым зловеще клубится вокруг лица.
«Спасибо, тренер, – думаю я. – Спасибо».
– Неужели ее правда сделали капитаном? – шепчет Тейси. Все теперь разговаривают шепотом, но Тейси так и трясется в своих ослепительно-белых тапочках флаера.
Похоже, правда.
Неужели я вижу удовлетворение на твоем загорелом лице, Бет?
«Черт, – думаю я и этими словами напоминаю себе Бет, – неужели это все, чего она добивалась?»
Как бы не так.
– Да все в порядке, – отмахивается тренер. – Мне некогда о ней думать. И тебе тоже, Эдди. Давай-ка, покажи мне фляк.
И я пытаюсь, но ноги не слушаются, и тело какое-то странное, словно окаменело.
– Толкайся! – рявкает она. На висках выступил пот, грязные волосы выбиваются из резинки.
– Соберись! – с каждым криком ее голос крепнет, а мое тело становится более твердым и упругим. – Напрягай мышцы, концентрируйся и – черт побери, Эдди – улыбайся. Улыбайся! Улыбайся.
Следующим утром я вижу Мэтта Френча – тот заезжает на стоянку на своей серой «тойоте». Тренер на пассажирском сиденье.
Она выходит из машины и даже не оглядывается. А он, кажется, говорит ей что-то… хотя, может быть, и нет.
Но он смотрит ей вслед и ждет. Наверное, следит, чтобы она в целости добралась до входа в здание.
Чем чаще я его вижу, тем все симпатичнее он мне кажется, – по-своему. Усталый симпатичный парень.
«Это труднее всего, – как-то призналась она. – Я не могу сказать о нем ничего плохого, ничего».
Почему-то эти слова кажутся такими жестокими.
И, может, поэтому я чувствую себя так, глядя на него сейчас. Мэтт Френч. Не знаю, почему, но его усталый вид среди всех наших криков, надменности, размалеванных лиц взывает ко мне. Я понимаю его, как тогда, когда он смотрел на меня ночью, в подвале.
«Он не такой, каким кажется», – как-то сказал Уилл.
Но я не уверена, что Уилл понимает, каким мне кажется Мэтт.
Мэтт Френч смотрит на жену, которая идет по центральному проходу стоянки; смотрит, как она исчезает за стеклянной дверью. Он еще долго глядит ей вслед, обняв рукой спинку пассажирского сиденья и слегка наклонив голову.
Он смотрит на нее, как отец на дочку, резвящуюся на детской площадке.
А она ни разу не оглядывается.
– Ее машина в гараже Шуйлера, – сообщает Бет. – Дейви ее видел. На переднем крыле большая вмятина.
Понятия не имею, кто такой Дейви и откуда он знает, как выглядит машина Колетт. У Бет знакомые в каждом дворе: друзья брата, сыновья бывших дружков ее матери, племянник перуанки, которая убиралась у них в доме. Она знает людей, которых другие даже не замечают. Ее способность находить нужные сведения и вещи поразительна. Ей известно, у кого можно затусить, когда уехали предки, где можно дешево купить дизайнерские сумки, раздобыть фальшивое водительское удостоверение и рецепт на транквилизаторы.
Спрашиваю тренершу, что с ее машиной.
Та показывает длинную ссадину на руке.
– От шва на руле, – объясняет она. Изо рта свисает сигарета, голос усталый и сиплый – почти как у Бет. – Врезалась в столб на стоянке в Букингем-Парке, у детской площадки.
«Как жаль», – отвечаю я.
– Парковалась и пришлось очень быстро разворачиваться. На дорогу выбежала девочка, – она смотрит в пустоту. – Вылитая Кейтлин.
– Но вы с Кейтлин не пострадали? – спрашиваю я, ведь, кажется, это именно то, что положено спрашивать в такой ситуации.
– Это и есть самое странное, – отвечает она, качая головой. – Кейтлин со мной не было. Я ее забыла. Оставила дома, в комнате, где она играла в «змеи и лестницы»… А могла и хлорки выпить, или наесться яду из шкафчика под раковиной, или запалить костер на заднем дворе. Что угодно могло случиться.
Она невесело смеется и качает головой. Долго качает, щелкая зажигалкой в руке.
А потом прекращает.
– Во всем мире нет матери хуже меня, – говорит она с растерянным, затуманенным взглядом.
Смотрю на нее и вижу, как ей страшно.
И отвечаю:
– Точняк.
Это слово всегда вызывает у нее одну реакцию – смех, вот и сейчас тоже. Она смеется искренне, и это прекрасно.
– Ей навстречу ребенок выбежал, – рассказываю я Бет, – и она въехала в столб.
– Не верю, – заявляет Бет.
– А с чего ей врать-то?
– Да куча причин, – говорит она. – Я и раньше была права на ее счет. Ты кому угодно готова поверить, как тогда, в летнем лагере, поверила этой флаерше из школы святой Регины. Кейси Джей. Хотя та была патологической лгуньей. А ты все проглотила.
Ох уж эта Бет, вечно вытащит на свет то, что уже похоронено в далеком прошлом, и обсыпет меня пеплом. Это прошлое лето мне по гроб жизни будет аукаться. Наша единственная ссора – даже и не ссора толком, а так, девчачьи глупости.
«А я думала, вы после этого уже никогда не будете дружить», – сказала тогда Рири. Но она ошиблась. Нас с Бет никто не понимает. И никогда не понимал.
– Бет, а ты не можешь просто оставить ее в покое? – спрашиваю я и сама удивляюсь, что голос звучит с таким надрывом. – Ты получила все, чего добивалась. Снова стала капитаном и можешь делать, что захочешь. Хватит уже.
– А это не от меня зависит, – отвечает она. – Когда что-то началось, нужно доводить до конца.