– Что доводить до конца? Что, Бет? Что, о, капитан мой, капитан?

Она умолкает, клацая зубами – старая привычка, оставшаяся с тех пор, как мы обе носили брекеты.

– Не понимаешь, что ли? То, что произошло. Это из-за нее.

Она отклоняется назад, взмахнув длинным конским хвостом, и кончик его ударяет по лицу и попадает в рот.

А потом она говорит что-то, и мне слышится:

– У нее есть пароль.

– Что? – в животе у меня как будто что-то сжимается; я даже кладу на него руку.

– У нее своя роль, – говорит она отчетливее, смахивая волосы с лица, – во всем этом.

Но я не могу поверить, что мне послышалось. Или правда?

– Не только я в этом участвую, – произносит она, снова постукивая зубами. – У нее тоже своя роль.

Значит, послышалось.

Понедельник: неделя до финального матча

Почти всю тренировку тренерша просиживает в кабинете. Она говорит по телефону, закрыв лицо рукой.

А когда выходит, телефон звонит снова, и она опять пропадает.

Ее место занимает Бет; теперь она размахивает скипетром – или делает вид. Тренировка проходит абы как. Минди утомила меня жалобами на красные бороздки и впадинки на своем плече – отпечатки подошв Тейси. Дистрофичная Бринни Кокс не желает говорить ни о чем, кроме лимонного чая для похудения.

Я беспомощно киваю, смотрю на трибуны и вижу Эмили – одинокую фигурку с растрепанной светлой шевелюрой.

Я все время о ней забываю. Теперь, когда она не участвует в тренировках, для меня она словно слилась с остальной массой учеников. С этой черной дырой.

Как ужасно, должно быть, не тренироваться. Что тогда вообще делать-то?

Поворачивая голову то влево, то вправо, она смотрит на нас, укрываясь кожаной курткой. Громоздкий ортопедический сапог весит тонну и, кажется, под его тяжестью Эмили вот-вот завалится набок.

Эмили, которую я знала три года. Я одалживала у нее тампоны и держала ее волосы, пока ее рвало над каждым унитазом во всех школьных туалетах.

– Эй, тощая сучка, – кричит Бет, словно прочитав мои мысли, – завидую твоему узкому заду!

Эмили вздрагивает и просыпается.

– Уже некуда, – радостно откликается она.

– Уже, чем у первоклассницы, – кричит Бет.

– Уже! – смеется Эмили, и я узнаю прежнюю Бет – Бет в ее капитанской ипостаси, наслаждающуюся своей безграничной властью. И себя за ее спиной.

Спасибо, Бет, что напомнила, как это было раньше. Спасибо.

«Тедди видел тренершу в «Стэтлерс» на той неделе, – пишет Бет. – Бухала, весь вечер говорила по сотовому и плакала у музыкального автомата».

«И что?» – отвечаю я. Уже почти час ночи.

Мне хочется выключить телефон. Хватит мне на сегодня Бет, ее болтовни про тренершу и ее машину, даже обычной болтовни про Тейси и ее короткие ноги, про антидепрессанты, которые она видела у Минди в портфеле и игрушку из секс-шопа, найденную у матери под подушкой и похожую на розовый бумеранг из детского магазина. А может, это та самая доска для серфинга из набора «Барби на пляже», таинственно пропавшая десять лет назад?

Бет – она же как Красная Шапочка, только испорченная: вечно сует свой нос в чужую жизнь.

«И что?» – еще раз спрашиваю я.

Она долго не отвечает, и я так и вижу, как ее пальчики стучат по клавишам.

Иногда мне кажется, что она нарочно так долго набирает свои эпические многословные сообщения, чтобы сгустить туман: что еще задумала эта Бет? Что она сейчас делает?

Бззз, вспыхивает наконец экран.

«А потом она выбежала на улицу, врезалась в столб на парковке и уехала».

«И что?» – снова спрашиваю я.

«А зачем она нам соврала, то есть тебе? – отвечает Бет. – И почему плакала?»

Переворачиваюсь на другой бок, и телефон падает на пол, а экран мне подмигивает.

Мне вдруг кажется, что экран – это рот, полный оскаленных зубов.

Ночь вторника

Я крепко сплю, когда слышу этот звук.

Мой сотовый крякает на полу.

Хватаю его на ощупь и чувствую, как он жужжит в ладони.

Пожалуйста, только не Бет.

«Входящий звонок: Тренер», – вспыхивает надпись на экране. И моя любимая фотка: счастливая, ликующая Колетт восседает на капоте моей машины в тот вечер, когда наши разгромили «Кугуаров».

– Эдди, – шепчет она, – я поскользнулась. Увидела его, поскользнулась на чем-то и упала. Так и не поняла, что это было.

– Тренер? Что происходит? – со сна я еле разлепляю рот.

– Я осмотрела подошву, все думала, что же это такое. Что за темное пятно?

Кажется, я еще сплю.

– Тренер, – я переворачиваюсь на спину, продираю глаза и пытаюсь проснуться. – Вы где? Что происходит?

– Кое-что случилось, Эдди. Мне кажется. Но я плохо соображаю…

Какой странный у нее голос. Тонкий и… кажется, она пьяна.

– Тренер… Колетт. Колетт, где ты?

Молчание, а потом какой-то сдавленный звук.

– Тебе лучше приехать, Эдди. Приезжай.

Наверняка меня слышно, но если и так, им все равно. Даже когда с жужжанием открывается гаражная дверь, даже когда заводится машина. Иногда я и не пытаюсь вести себя потише. Бывает, что нарочно включаю все лампы, и яркий столп света бьет из моей комнаты или из двери гаража до самого моего возвращения на рассвете. Никто ни разу мне слова не сказал.

Но сегодня я выключаю свет.

Стараюсь не смотреть на телефон – тот судорожно выплевывает сообщения, которые, должно быть, пришли, пока я спала. Все они от вампирши Бет, которая, кажется, никогда не спит, а сегодня особенно настроена посплетничать и предаться мрачным фантазиям.

Но мне некогда читать их сейчас.

У самого въезда в Уик-Парк вижу «Башни» – громадный многоквартирный комплекс, единственный в Саттон-Гроув. Хотя здесь кажется, что мы уже не в Саттон-Гроув, а на узкой взлетной полосе, специально построенной для стальной коробки, которую будто бы сбросили с неба.

Прежде я была здесь всего раз – подвозила тренершу до школьной стоянки, где она оставила машину.

Это один из новых домов, стоящих высоко на горе Саттон-Ридж и опасно нависающий над краем. Дом по-прежнему полупустой: никто не хочет жить по соседству с ревущим шоссе.

«Как там здорово, Эдди, – рассказывала мне она. – Как в заброшенном замке. Можно кричать и голосить, и никто никогда…»