сияла где-то в петлях его пояса. Если наклонить голову под нужным углом, Уля могла уловить отражающийся от нее свет.

– Именно, – согласилась Уля, продолжая следить за тьмой.

Кто-то разрезал Вселенную. Уля сказала бы, что очень острым когтем, или ножом для писем, или даже хирургическим скальпелем – такой аккуратный был надрез. Сравнение со старой истончившейся одеждой здесь все-таки не подходило.

Рахи мотнул головой.

– Она должна остановиться.

Он не стал объяснять – да и вряд ли бы это помогло. Уле хватало и того, что она успела узнать. У нее до сих пор немного кружилась голова от встречи с доисторическим крокодилом. Ха. А раньше она ведь и не замечала, какое это замечательное слово – «доисторический». Свидетельство людского эгоизма или еще одно напоминание об эволюционном аппендиксе, сознании? Пожалуй, и то и другое. Но все равно красивое.

Можно ли считать Улю доисторической – вот прямо сейчас? Или скорее «внеисторической»?

В прошлый раз из прорехи моментально хлынула вода: должно быть, надрез прошел под поверхностью океана. Устья реки. Да чего бы там ни было. Но с водой прорвалась и тьма: первая подгоняла вторую, а потом в комнату отдыха влетел крокодил, и края прорехи разметало в стороны. Здешняя прореха вела себя куда тише: темная линия остановилась, не добравшись даже до края лежавшего у двери половичка.

Уля не заметила его в прошлый раз, и неудивительно: на работе она так к нему привыкла, что даже перестала об него спотыкаться. Жертв у коврика с надписью «Хорошенько отдохни» было больше, чем у нового порожка на складе. От того довольно быстро избавились, а коврик остался на месте. Чудеса корпоративного пространства и жалобных писем.

Уля метнула на Рахи вопросительный взгляд. Тот, должно быть, уловил его краем глаза, потому что тут же ответил:

– Еще чуть-чуть.

Глаза его неотрывно следили за прорехой. Уля тоже невольно перевела на нее взгляд – то ли из солидарности, то ли из страха.

– Акулина, я вынужден попросить у тебя помощи.

Уля нахмурилась, но не стала возражать.

– С шитьем у меня неважно.

Рахи хихикнул, и Уля почувствовала, как разлитое в воздухе напряжение слабеет.

– С этим я пока справлюсь. Но поговори со мной, пока я не закончу. Идет?

– Поговорить?

– Да, о чем угодно. Только не останавливайся. И не думай слишком много. Я начну.

Рахи дернул рукой – должно быть, схватил иголку, – и Уля даже не заметила, как пальцами второй он уцепился за левый край прорехи.

– Ты говорила, работаешь тут? И как оно?

Уля споткнулась о пару заготовленных слов: чуть не начала вываливать наружу одну из тех историй, что нередко рассказывала, знакомясь с новыми людьми. Не во всех компаниях, конечно, но достаточно часто. В таких историях было все: ошибки, над которыми можно посмеяться, резкие повороты сюжета и, главное, юмор. Уля конструировала их из осколков своих и чужих воспоминаний, потому что собственная жизнь казалась ей скучной. Для человека, который в последнее время с невероятной легкостью открывался незнакомцам, это было не лучшее решение.

Говорить о работе Уля не особо любила, зато делиться фактами, найденными в ходе очередного копания в материале, – пожалуйста. О чем ей стоило рассказать? О том стеклянном заводике, на котором был тайный ход до ближайшего дворянского поместья? О ржавеющей посреди леса статуе древней богини, которую сделал один эксцентричный художник во второй половине прошлого века? Или о том случае, когда Уля свернула не в ту подсобку на праздновании Нового года и ушла с телеканала?

– Хуже, чем я представляла, – ответила Уля и мысленно чертыхнулась, потому что опять ни капли не соврала. – Но лучше, чем отзывались знакомые.

– Надо же, – на этот раз Рахи шил куда медленнее; казалось, что иголка входит не в ткань, а в масло. – Я примерно то же думаю о своей.

Между ними повисла секундная пауза, и они заговорили одновременно.

– Ладно, это была не самая лучшая идея…

– Как вообще вышло, что ты работаешь в ателье?

Уля так торопилась, что забыла произнести «Ателье» как надо – с большой буквы. Рахи скрипнул зубами, но ответил сразу же:

– Семейный бизнес… – дыхание его становилось тяжелее, а высохшие было волосы мокли от пота. – Можно даже сказать, наследный… Не как с королями, конечно, потому что мой старший брат развернулся и ушел, когда у него был шанс. И, знаешь, хорошо… Для него. А для меня будет лучше, если мы поговорим о чем-то поближе. Расскажи…

– Брат? – Уля схватилась за личный кусок информации, понимая, что еще немного – и начнет делиться своей. Почти по инерции, она ведь не умела вовремя затыкаться, и это стоило ей работы, спокойных сновидений и нескольких баночек с таблетками по рецепту.

Она надеялась узнать о Рахи побольше – пока могла. Неважно, был ли он осколком ее собственного разума или чем-то куда более реальным: сказанное им в любом случае ей поможет. И Уля продолжила:

– Я всегда мечтала о брате. Или сестре. Расти одной было немного грустно.

Особенно после того, как они перестали ездить в деревню – тамошним детям сказали держаться от нее подальше. Мало ли в какое еще болото она их заведет.

– Расти вдвоем тоже бывает грустно, – слова пробивались сквозь зубы Рахи будто бы ценой усилий, и Уле стало немножко стыдно. Он не хотел говорить, но не мог оборвать разговор. Видимо, это было важно – продолжать во что бы то ни стало. – Хотя это не наш случай. Я видел его чаще, чем родителей. А родители чаще видели наше будущее, а не нас самих.

Он замолчал, и иголка в его руках дрогнула. Скрипнули зубы. Края прорехи задрожали. Похоже, Уле не стоило говорить о семье. И она вернулась к прошлой теме, выпалила:

– А мы делаем газету! Про город и окрестности, хотя я бы поспорила с этим утверждением.

Уля почувствовала, как учащается ее сердцебиение. Она словно оказалась на стадионе, где играла ее любимая хоккейная команда. Если бы у нее такая была. Хотелось выкрикивать ободряющие фразы, но она не могла придумать ни одной подходящей. «Держи ровнее»? «Коли точнее»? Звучало как речовки болельщиков из чернового сценария к фильму про рыцарей. Одного из тех, где использовали современные песни и вольно-потрясающий образ Чосера[1].

– Почему? – голос Рахи звучал теперь не так сдавленно, но все еще тяжело. – Часть редакции постоянно забывает, в каком находится городе, и пишет о другом? Или что?

Уля не отрывала взгляда от шва, но по интонации Рахи поняла, что он снова криво улыбается, показывая клыки.