Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уля вздохнула.
– Мог бы и пораньше объяснить.
Рахи фыркнул.
– Не думал, что тебе так скоро понадобятся эти знания.
Уля промолчала. Положила подбородок на поднятые колени и попыталась заглянуть через них в кружку. Не надеясь, что там, как по волшебству, возникнет «кафка» и не придется открывать дверь в болото. А просто потому, что могла.
– Прости, что спросила о брате.
Говоря, Уля смотрела на Рахи лишь уголком глаза. Но показалось, что его улыбка дрогнула.
– А, я сам его упомянул. Не надо было закидывать удочку, не поймал бы красную сельдь.
Уля знала о «красной селедке» – так за границей называли отвлекающий маневр в детективах. То, чем махали перед самыми твоими глазами, чтобы отвлечь от чего-то важного и куда более простого. Он не хотел говорить о старшем брате, который бросил на него Ателье. Уля бы не смогла работать и в обычном, что уж тут говорить! Но о чем-то другом он не хотел говорить еще больше. Это Уля понимала. Она тоже не хотела бы пересказывать незнакомцам историю своей жизни и обнажать перед всеми то, о чем никто и не хотел слышать. Может, ей просто не с кем было всем этим делиться.
– Ты правда не хочешь о нем разговаривать?
– О, я бы с удовольствием с тобой его обсудил. Все те его версии, которые мне встречались.
– Версии? – это звучало одновременно ужасающе и интересно. Ужасающе интересно, так Уля и сказала.
Рахи согласился.
– Именно так. Ужасающе интересно.
Они замолчали. Рахи пошевелил рукой – почти совсем зажившей – и отнял ее от груди. Уля открыла было рот, чтобы спросить, не встречал ли он самого себя, но Рахи ее опередил:
– По Ателье ходит байка про швею, которая однажды шила с помощью нити Ариадны. Ну, знаешь, в меру мифической. В меру метафорической, – Рахи снова фыркнул. – Как по мне, чушь полнейшая. А вот супруги, которые работают вместе и друг из друга веревки вьют, – это уже куда логичнее. И удобно! Кто-то всегда рядом. И медовый месяц можно раскидать так, что посмотришь не просто весь мир. Турагентам такого и не снилось.
Уля подумала о его родителях, которые чаще видели будущее, чем своих детей. О них ей и самой говорить не хотелось: казалось, у них как раз прекрасно выходило вить друг из друга веревки. Главное – чтобы не из Рахи и его брата.
Шов начал исчезать – тоже медленно, словно кто-то старательно стирал его огромным ластиком.
– Мы не работаем в одиночку, кстати, – добавил Рахи, выписав рукой в воздухе неопределенную фигуру. – Это просто я такой счастливый, угодил прямо в узел каких-то аномалий даже без ножниц за пазухой. Никого не спросив. Никому не сказав.
Он еще немного помолчал, а потом с напускной строгостью добавил:
– Никогда так не делай, кстати. Это только в кино неподчинение начальству выглядит круто. Все эти «Я забираю ваш значок, вы отстранены» и «Как будто меня это остановит!» Не знаю, смогу ли после этого прыгать один…
– Начальство? Я думала, это семейный бизнес?
– Что совсем не помешало мне передать его в руки тех, кто соображает куда лучше моего. Я предпочитаю шить.
Рахи замолчал. Еще пару минут они провели в благословенной тишине. Фиолетовые шерстяные нитки – Уля полагала, что это была ее часть разговора, раз она прекрасно их видит, – продолжали висеть на уровне ее глаз.
Еще через какое-то время Уля поднялась и подошла поближе. Прищурилась. Попыталась заметить момент, когда очередной стежок растворялся в… просто растворялся.
– Не стоит ее лишний раз трогать, – Рахи тоже поднялся, его шрамы сделались совсем тонкими и бледными. – Мы немного спотыкались, так что лучше бы…
Он осекся.
* * *
Стрела была быстрой.
Уля сказала бы, что быстрой, словно пуля, хотя это, конечно, было невозможно. Стрела могла быть быстрой, как стрела, и этого оказалось достаточно. Она вылетела из слегка разошедшегося шва, разорвав фиолетовую нить, и Уля только успела услышать ее свист. А затем – странный хруст, с которым она вошла в плоть.
Но не в ее. Улю оттолкнули в сторону так быстро, что она не успела даже моргнуть. Боль разлилась от плеча и дальше, повсюду, куда смогла дотянуться. Уля с трудом выдохнула – ощущение походило на то, что она испытала, упав с дерева и ударившись солнечным сплетением. Однажды давным-давно, когда играла во дворе во что-то выдуманное и далекое от вечно разрытой ямы с трубами, стекла под окнами и холодных, как склепы, подъездов.
– Не вставай! – прохрипел Рахи, и Уля, которая успела приподнять голову, тут же ее опустила.
В ушах звенело. Или нет?
Уля сфокусировала взгляд на прорехе, которая медленно открывалась, словно глаз проснувшегося гиганта. Над их головами просвистела еще одна стрела и ударилась в стену, раскрошив дешевую побелку. «Вот тебе и современный офисный центр», – подумала Уля и попыталась поймать взгляд Рахи.
Он лежал на спине – грудная клетка быстро поднималась и опускалась. Кусок дерева, торчащий где-то в опасной близости от его шеи, был красным.
Нет. Уля прищурилась. Краснота тут же сузилась до начерченных на стреле кругов. С таким цветом это должна быть довольно опасная стрела. И вроде бы знакомая… Где она могла видеть такую? В книжке? На фотографии? Воспоминание пронзило ее, словно та же стрела: в краеведческом музее была выставка, посвященная местным курганам. Древний народ, который жил здесь когда-то. Боевая принцесса с топором наперевес, которая вела их к победе[2]. И море красного – на одежде, на оружии, на руках…
– Вот ведь… – пробормотал Рахи, и Улю словно током шарахнуло. Она и не заметила, что оцепенела. Застряла в мгновении. Как будто ей и без того не хватало временных ловушек.
Рахи обхватил древко поближе к телу и дернул вверх. Уля что-то закричала, но сама не поняла что. Наверное, что не стоит вот так сразу выдергивать из раны стрелу. Что она уверена: так делать нельзя. Или это касается только ножей?
Рахи моргнул, повел головой, а потом приподнялся на локте. Его темная поношенная кофта быстро становилась еще темнее.
– Давай к двери, быстрей! – выплюнул он и замахал в сторону болота.
Уля неуверенно перевела взгляд на продолжающую расширяться прореху, но Рахи умудрился добраться до нее и подтолкнул ее лодочку.
– Вперед! С этой штукой мы уже ничего не сможем сделать! Потом!
Рахи рывком поднял Улю – и откуда столько сил? – и они поспешили к двери.
Расстояние в двадцать шагов показалось Уле марафоном. Она постоянно на