– Так что тебе все-таки нужно в Лифанейле? – налив себе еще джавальского, поинтересовался Константин. – Решил поискать древние сокровища?

Вместо ответа Иван порылся в своем рюкзаке и извлек оттуда сложенный вчетверо лист офисной бумаги с распечаткой старинной карты. Хорошо, что спиртовые чернила обычного струйного принтера отлично чувствуют себя в Центруме – картинка немного выцвела и поблекла, но все еще выглядела вполне сносно.

– Ого! – воскликнул Костя, с интересом разглядывая бумагу, которую Ударник разложил перед ним на столе. – Занятная схемка. Это что, подземный ход?

– Если он сохранился, то сейчас это самый короткий путь в Марине.

– Боюсь, от него мало что осталось, – с сомнением в голосе произнес Виорел, разглядывая распечатку, – к тому же Разлом гораздо глубже этого тоннеля. Если что-то и дошло до наших дней, сейчас это просто дыра в склоне. До дна там еще лететь и лететь.

– Есть один любопытный момент, – возразил Ударник, ткнув пальцем в карту, – я очень долго пытался выяснить, что означают вот эти треугольные значки с кружком внутри, разбросанные вокруг места, где сейчас находится Разлом, а раньше был туннель.

– И что же?

– Нефтяные вышки! – Иван победно оглядел своих сотрапезников. – Там раньше добывали нефть. Когда она ушла, в породе должны были остаться большие карстовые полости. Вряд ли они заполнены грунтовыми водами, климат в пустошах засушливый. По крайней мере затоплены не все. Есть мнение, что получившиеся пещеры несколькими уровнями уходят в глубину скальной породы и вполне могут иметь выход на поверхность близко к дну Разлома.

– Это кто тебе такое рассказал? – отхлебнув джавальского, скептически поинтересовался Костя.

– Профессор Тимофей Беляков, геолог. Известная личность, между прочим. Я специально справки навел, есть связи. В общем, если там имеется выход на склон, по нему можно спуститься. А по противоположной стороне – подняться. Сверху добраться вниз, не сломав себе шею, шансов еще меньше: обрыв слишком крутой.

– Ты либо очень отчаянный человек, либо очень глупый, – покачал головой Виорел. – Но мне нравятся отчаянные люди.

– Тогда я хотел бы попросить о помощи. Мне понадобится кое-что из снаряжения, ну и провожатый, ориентирующийся на местности, тоже не помешал бы. Тем более ты говорил, что бывал в тех местах. Я готов заплатить, деньги не проблема.

– Не в деньгах счастье, – изобразив на лице трагичное выражение, вздохнул Виорел, – и даже не в их количестве.

– Зато они решают множество проблем. Я думаю покинуть город вечером, чтобы добраться до Лифанейла к рассвету. Тогда на исследование развалин будет целый световой день.

– А не выйдет, – подал голос Степанов, – потому что сурганцы установили в городе комендантский час.

– Выйдет, – возразил его товарищ. – Есть один способ.

Топать по пустошам без воды и провианта – удовольствие сомнительное. Они шли уже третий час, ненадолго остановившись лишь однажды, чтобы проводить взглядом пролетевшие над их головами в сторону Антарии сурганские самолеты. Ромка никогда прежде не видел таких удивительных машин: исполинские бомбардировщики с шестью двигателями на сдвоенных крыльях, басовито урча, величаво плыли по небу – каждый в сопровождении тройки аэропланов поменьше. Видать, отчаявшись взять город с наскока, сурганцы решили завалить клондальское воинство бомбами.

Слух понемногу возвращался. По крайней мере противный звон в ушах уже почти прошел, однако звуки все еще доносились словно сквозь толщу воды – гулко и неразборчиво. Неужели он так и останется наполовину глухим? Это было бы страшнее всего. Единственный звук, который Ромка не то чтобы отлично различал, а даже ощущал всем своим организмом, – это настойчивое журчание в его собственном желудке. Он ничего не ел со вчерашнего дня, а самое противное – с каждой минутой все больше хотел пить. «Хорошо, что сейчас конец зимы, – подумал он, – летом мы бы уже давно сдохли от жары». Воздух был прохладен, и это позволяло переносить жажду немного легче. Никто из его спутников по крайней мере до сих пор не жаловался на отсутствие провианта, и потому, стиснув зубы, Ромка решил терпеть. Ко всему прочему приходилось превозмогать и боль в стертых до крови ногах: хоть он и был привычен к босым прогулкам, топать без ботинок по степи оказалось крайне неприятно. Надевать грубые безразмерные сапоги, которые Алекс любезно предложил снять с какого-нибудь трупа, брезгливый Ромка отказался наотрез, и сердобольный Зайцев намотал ему на ноги в несколько слоев бинты из армейской аптечки на манер портянок. Битых стекол в Центруме не водилось, но стелющиеся по самой земле вьюны и мелкие камушки были весьма колючи. Бинты от них спасали, но не на сто процентов, потому Ромка старался внимательнее смотреть под ноги, чтобы не наступить ненароком на какой-нибудь острый камень.

Присутствие рядом Эйжел все еще беспокоило и нервировало его. Сам того не желая, он настороженно поглядывал в ее сторону и временами ловил ответный вопросительно-ироничный взгляд. В последнее время все вокруг вообще отчего-то смотрели на него с плохо скрываемым сочувствием.

– Доберемся до темноты, раздобудем чего-нибудь пожрать, – обнадежил спутников полковник, словно прочитав их невеселые мысли.

Алекс задрал голову вверх, прищурившись, поглядел в сторону солнца, а потом на стелющуюся под ногами тень.

– Мы идем в сторону сурганской границы, – уверенно сказал он.

– Прямо в тыл наступающей армии, – кивнул Зайцев. – Что, уже страшно?

– Да как-то не очень, – пожал плечами тот. – Скорее странно.

Ствол Зайцеву Алекс так и не вернул: сунул в собственный карман, буркнув что-то вроде «пускай пока тут полежит». Полковник особо не возражал, благо в его арсенале отыскался короткорылый револьвер весьма архаичного вида, типа британского «бульдога». С учетом того, что в барабане револьвера помещалось шесть патронов, а в магазине «макарова» осталось всего лишь пять, перевес в боезапасе оказался на стороне Зайцева. Конечно, можно было разжиться чем-нибудь огнестрельным прямо в окопах, только вот по трезвом размышлении Алекс счел эту идею дурацкой. Он не Рэмбо, чтобы таскать на горбу тяжеленный станковый пулемет с запасной лентой к нему, а клондальские винтовки были однозарядными, как классическая берданка. Он даже допускал мысль, что армейская винтовка Бердана образца XIX века и вдохновила клондальских оружейников на создание этого шедевра инженерной мысли: более примитивную конструкцию попросту сложно себе представить. В комплект к ней нужно носить с собой набитый патронами подсумок, ну и скорострельность такого оружия оставляет желать лучшего, без автоматической-то перезарядки. Ган, единственный оставшийся в живых парень из зайцевской команды, подхватил по пути трофейную сурганскую винтовку, позаимствовав ее у убитого пехотинца – тому она была уже без надобности. Этот агрегат оказался более совершенным: его, похоже, слизали с мосинской трехлинейки. Винтовка имела подствольный магазин на четыре патрона, но перезаряжалась, опять же, вручную отпиранием и запиранием затвора с одновременной экстракцией стреляной гильзы. Если отомкнуть штык, получалась вполне сносная стрелялка. Правда, патронов в карманах сурганца оказалось тоже всего четыре – остальные он, видать, расстрелял на пути к собственной бесславной гибели. Ползать по дымящемуся полю боя и собирать боеприпасы было некогда, поэтому «мосинку» зарядили тем, что нашлось. У Ромки имелся нож. Единственным безоружным членом команды осталась Эйжел, но ей, похоже, было на это решительно наплевать.