На третьем шлепке извивающаяся, свирепо брыкающаяся девушка затихла. На четвертом —  затряслась всем телом.

На пятом я попытался придушить ржущую погань: умеют же некоторые испортить всё удовольствие!

Битва добра со злом не задалась: злу лезли в глаза собственные волосы, с добра сползали штаны…

И я сам не заметил, как попытка удушения переросла в кое-что другое. В увлеченный поцелуй, в упруго выгнувшееся в моих руках тело...

Да и плевать —  в другой раз додушу!

Пожалев дуру, которой пришлось бы голой задницей елозить по траве (а это так себе удовольствие, мой зад свидетель) я не дал ей опрокинуться на землю: придержал, развернул к себе спиной, тесно прижал... И мои руки снова обжились у нее под рубахой —  на этот раз стиснув небольшую, но отзывчивую грудь. Сжать шарики сосков, перекатить их в пальцах, чувствуя, как кровь приливает к паху —  и как к нему же прижимаются ягодицы.

Те самые, которые и так стояли у меня перед глазами —  с яркими отпечатками моей ладони.

От этого воспоминания грудь Танис я стиснул так, что она гортано застонала. И откинулась на меня, запрокидывая голову на плечо, подставляя беззащитное, открытое горло…

И боги знают, что такого особенного было в этом горле —  но от зрелища меня ощутимо повело. Стиснув ее на мгновенье, я тут же ослабил хватку, пробежался от груди по ребрам и ниже, до бедер, а оттуда —  снова вверх, оглаживая распростертое на мне тело сквозь рубаху. Лобок, живот, грудь —  ох уж эта грудь, даже через ткань прикосновение к ней вырывает новый стон, и Танис выгибается дугой, подставляя ее ласке.

Агрессивно-напористая в прошлый раз, в этот раз она послушно следует за мной как ведомая, и, возможно, зря я не попробовал с ней по-хорошему, когда с ней по-хорошему, она легко подчиняется и слушается, но мне действительно не нужен напарник, мне лучше работать одному…

Но чем тяжелее в паху —  тем пустее в голове, и эту мысль я отбрасывая в сторону.

Чтобы, легонько подтолкнув Танис в спину, заставить ее опуститься на четвереньки.

В этот раз член входил легче —  но я не спешил, неторопливо проникая на всю глубину. И Танис, выгибающая спину, чтобы поднять зад мне навстречу, чутко подхватила темп.

Вид у меня открывался великолепный: голова, пристроенная на руки, изгиб спины, подчеркивающий узкую талию, как и сбившаяся на ней рубашка, и ягодицы. Розовые.

Я торопливо вынул член, сжал головку —  чтобы не кончить от мысли, почему они розовые. И переждав, пока схлынет напряжение, предвещающее разрядку, снова вошел в нее —  на этот раз резким толчком. И на всякий случай, закрыв глаза.

Но хоть открытыми глазами, хоть с закрытыми, картина перед ними светилась одна и та же.

Толчок за толчком, глубже, быстрее, напористей. И она выгибается, толкается навстречу и всхлипывает, и тонко стонет, и я стискиваю зубы —  сдерживаться почти невыносимо.

И когда напряженное тело расслабляется и оседает, а мой член стискивают ритмичные судороги, я выдыхаю и отпускаю себя.

Несколько толчков —  и семя изливается в горячую, тесную глубину, оставляя меня в абсолютном блаженстве.

—  Где моя змеиная шкурка?

Вот не надо преувеличивать. Нет, я и впрямь дал по заднице одной змее, но не до такой степени, чтобы прям спустить с нее шкуру!

Я морщась, натягивал рубаху —  очищающее заклинание сделало свою работу, убрав с тела всю грязь, пот и… иные излишества и запахи, но кожа после него ощущалась, словно дубленая. Неприятно. 

—  Какая шкурка, Танис?

Я плюнул на ладони и попытался пригладить стоящие дыбом после чистки волосы (не в первый раз!),  не преуспел (не в первый раз!),снова плюнул (не в первый раз!), но уже фигурально, и продолжил одеваться. Заправил рубаху в штаны, пошарил взглядом по полянке…

О, мой ремень! Как мне его недавно не хватало!

Танис уже победила очищающее, штаны, сапоги, одну косу —  и теперь сосредоточено рыла носом траву. Вторая коса, почему-то не заплетенная, после чистки, кстати, дыбом не стояла —  слишком длинная. Подозреваю, это и есть причина, по которой большая часть церберов носит длинные волосы…

—  Шкурка. Такая… пестренькая, у меня в косу вплетена была… Одну нашла, а вторая вот… Вспомни, куда ты ее бросил?

Я поморщился:

—  Плюнь ты на это позорище, сейчас завяжешь чем-нибудь подручным, а в Хорвусе, раз уж потерял, я тебе какие захочешь нормальные ленты ку…

—  Ч-ш-то-о-о?!

Шипела Танис Болотная не хуже змеи. Нет, пожалуй в сравнении с той, что валялась неподалеку без головы — хуже, но у обычных размеров гадины она бы выиграла с легкостью.

—  Матушкину память! Ведьмин оберег! Он мне —  на ленты заменит?!

Опс! Вот откуда мне было знать, что эта неприглядная чешуя —  что-то ценное? Стянул и отбросил в сторону…

Эту проклятую всеми нормальными богами, кроме ее болотного, шкурку мы теперь и искали, обшаривая поляну вдоль и поперек. Сперва я честно собирался не вмешиваться: ей нужно —  пусть она и ищет. Но беда в том, что она действительно искала. И судя по уперто-сосредоточенному выражению лица, поляну она собиралась покинуть только со своей пропажей —  либо же врасти здесь корнями и остаться навсегда.

На поиск змеиная шкурка не откликалась, магической составляющей, которую мог бы обнаружить “взор цербера”, тоже не имела, вот и оставалось искать старыми дедовским способом…

—  Вот кто тебя просил мне волосы расплетать?

—  Если бы ты спокойно дала себя выпороть, никто бы тебе волосы не расплетал.

—  А если бы кто-то не вел себя как полный говнюк, то не пришлось бы меня пороть!

—  Ты насколько далеко планируешь этот диалог вести? Может, мне весточку родителям послать, что они тебе змеиную шкуру должны, потому что на свет меня родили?

— Было бы отлично! Да только твои родители —  это не моя матушка! Десять лет! Десять лет я берегла эти шкурки, пока одному графскому дитятку не взбрело в голову протянуть к ним лапы, и он тут же продолбал ровно половину!

Я не выдержал, закатил глаза и вопросил небеса с искренним недоумением:

—  Боги, за что мне это?!

Танис вскинула голову, окинула меня задумчивым внимательным взглядом, а потом неожиданно ответила:

—  За всех предыдущих напарников, которых ты довел до белого каления. И не надейся, что я сбегу. Мы с тобой теперь, Солнышко, будем как супруги: вместе, пока смерть не разлучит нас. А чья смерть, это уже по ходу службы будет ясно…

Узнаю, кто разболтал ей про мое “высокосолнечное” имя —  убью на месте. 

Я стиснул зубы, перекатив желваками, сжал кулаки и шумно выдохнул, а потом произнес негромко, но очень внятно:

—  Если ты еще раз назовешь меня «Солнышком», смерть разлучит нас в тот же момент!