На них и впрямь не было и следа колдовства. Сотворенные из “чистого” песка, взятого в правильном месте, в огне, не знавшем колдовства, без колдовства, но с соблюдением его требований, они были идеальной заготовкой под амулет —  даже мне, неумехе, было бы легко влить в них силу, заплетя ее в чары…

Может, Солнышко и не знал, что одна ведьма никогда не наденет на себя то, чего коснулось колдовство другой —  но вот той, к кому он пришел, это отлично было известно!

Шнурков в мешочке обнаружилось два, и их я доставала уже с большим уважением. 

Серый конский волос был свит в тонкий жгут с немалым искусством: шнур вышел плотным и упругим,  но гибким. Такой долго не порвется и не перетрется, не рассыпет того, что было ему доверено. Кончики шнуров были спрятаны под серебряную оковку, и в ней, как и в самих шнурках, как и в бусинах, не были следа колдовства —  но сила к ним так и льнула. 

Да-а-а… Сильная тетка обитает в Хорвусе. Знающая и умелая. 

Осторожно погладив шнурки я не утерпела. 

Отложила, и взяв наугад из мешка первую попавшуюся бусину, с зеленцой, как цветочный мед, я сжала ее в ладонях. Прикрыла глаза, потянулась к ней сердцем, стараясь ощутить свою магию не как привычную церберскую силу, выдрессированную и послушную, хорошо знающую свой предел, а как дар богов, как коснувшееся меня дыхание Ведающего Тропы. Капризную, переменчивую —  но всесильную.

Внутри, за грудиной стало жарко. Жар потянулся к ладоням…

Что ж, говорите, если я сверну шею, это навредит Солнышку?

И впрямь, нехорошо выйдет… 

Слова, заветные, знакомые, сами собой встали в памяти, выстроились в ряд, зазудели на кончике языка.

Как Грельда вышла из комнаты, я даже не заметила, занятая созданием первого с шестнадцати лет оберега.

Косы я взялась переплетать, уже когда все вернулись в комнату и собирались отходить ко сну.

На пару бусин, по одной на каждую косу, я навесила шепоток от злого взгляда. Не то чтобы взгляд наблюдателя чувствовался злым —  в лесу после болота он даже помог, показал ушедших вперед церберов. Мне просто было интересно, подействует или нет?

Бусин было много, больше, чем мне пришло в голову обережных заговоров, и те, что не использовала, я ссыпала обратно в мешочек, убрав поглубже в свою сумку. Заговоренные же нанизала поровну на волосяные шнурки. На каждом шнуре на концах завязала узлы —  для красоты ввязав по бусине в каждый из четырех. 

Всё. Готово. Теперь тем бусинам, что внутри, никак не соскочить с шнурка —  удержат узлы.

Можно вплетать в косы!

Расчесанные, вымытые волосы текли в пальцах речной водой, но руки ловко и привычно делали давно знакомую работу, переплетая пряди —  к одной из которых теперь прибавился шнурок с бусинами. Раз, два, три —  пряди собираются в косу. Раз, два, три —  зажать плетение пальцами, не давая рассыпаться, поднять по шнурку бусину, да и переплести пряди под нею, а когда руки перехватят волосы ниже, бусина останется на месте, блеснет гладким бочком в свете магического светляка. Раз, два, три. Раз, два, три —  зажать косу, поднять бусину… 

Я доплела левую, взялась за правую.

Светлый шнур терялся в русых волосах, становился почти невиди, и казалось, что бусины держатся сами по себе — и интересно, Солнышко сам догадался подобрать так шнурок, или же ведьма его надоумила? 

Косы я плела ночные, свободные, и не удивлюсь, если к утру все бусины спрячутся в волосах —  да и пусть. Я не для красоты это делала. 

Отряд терпеливо дождался, пока я закончу, и погасил светляков.

Я поворочалась под одеялом, устраиваясь поудобнее и ожидая ощущения чужого взгляда, не дождалась, и с чувством глубокого удовлетворения —  помогло! —  провалилась в сон.

Копыта взрывали дерн, широкая грудь сносила деревья —  я была огромна. Я была велика. Я была яростью —  ярость кипела в крови, ярость бурлила под шкурой, ярость стискивала череп. 

Ярость гнала меня вперед —  и я неслась вперед. Она вырывалась, и я ревела, выла, визжала —  и камни рассыпались песком от моей ярости. 

И не  было вокруг никого, на кого ее можно было бы выплеснуть.

Сбить с ног, поднять на бивни, затоптать, обратить в месиво, в кашу!

Повергнуть!

Никого! Ни-ко-го!

Все разбежались, все!

Попрятались! Залегли!

И от этого ярость становилась совсем нестерпимой, и оставалось только нестись, снося деревья, и реветь, трубить, требуя достойных врагов, и впадая в неистовство от того, что не было не то что достойных, а хотя бы каких-нибудь врагов!

Ярость была такой кипящей, что я проснулась.

Тело колотило крупной дрожью, сотрясало до кончиков пальцев на ногах, и я не знала, чего во мне было больше сейчас: испуга от странного сна —  или восторга от чужой  ярости.

Неистовой. Непобедимой. Восхитительной.

Стиснув стучащие зубы и уняв колотящее меня желание срочно вскочить, что-то делать, куда-то бежать, я постаралась прийти в себя.

Да хотя бы вспомнить, где я и что со мной было!

Хорвус.

Болото.

Постоялый двор дядьки Бравлина.

Ночь.

Церберский отряд. Я на кровати слева от двери, Гроза справа, и еще трое на полу (я надеюсь, это не солнышко там такие рулады носом выводит —  такого соседа по комнате остается только подушкой удавить).

Оберег.

Не помогло!

Потому что если этот взгляд был не злой —  то  я даже и не знаю, какой тогда злой!

Тело чувствовалось так, будто я и впрямь только что вырвалась из боевой горячки, и теперь остывала: успокаивалось, замедлялось сердцебиение, просыхала испарина…

Накатывала знакомая вялость, та, что случается со мной после прилива куража.

Я укуталась в одеяло по самый нос, и вздохнула.

Чужое внимание ощущалось снова. На этот раз —  заинтересованное, любопытное. 

Что ж, Танис. Пожалуй, пора признать: ведьмовские обереги —  это явно не твое! 

Тебе бы Плясуньей обидчику в зубы сунуть, да и забыть...

С этой мыслью я снова провалилась в сон, и, хвала Ведающему Тропы, на этот раз до утра мне не снилось ничего!

Спа-а-ать! Как же я хочу спать!

—  Ты чем ночью занималась? —  мрачно уточнил Солнышко, когда я, мучительно сцеживая зевоту в кулак, покачивалась в седле. 

—  Да так, муть всякую смотрела, —  честно призналась я. —  Тебе, кстати, что снилось?

—  Мне? —  растерялся Камень. 

Задумался. А потом неуверенно пожал плечами, припоминая: