– Все позаросло, – бросил Батя. – Скоро совсем не продерешься.

– А кому чистить? – будто бы сам себя спросил Валерыч. – Раньше ведь поезда ходили туда-сюда, а теперь только я один и езжу. Тут батальон солдат надо, чтобы все почистить. Да еще роту, чтобы от зверья всякого обороняться.

– А не боишься один ездить? – спросил Портной, до этого больше молчавший.

– Боялся бы – не ездил. Да и жить как-то надо ведь, правильно? Кто меня, старика, кормить просто так будет, кому я сдался? Бабы у меня нет, да и не надо – одни беды от них только. Каждый крутится как может. Я уж как-нибудь сам.

Минут пятнадцать ехали молча. Водитель, казалось, задумался о своем. За бортом дрезины снова потянулся унылый однообразный пейзаж – березовые рощи, кусты, бурьян. Говорить особо не хотелось.

– Валерыч, – наконец окликнул Батя.

– Ой? – отозвался мужчина, вынырнув из дум.

– Я тут вот чего надумал, – продолжал Вячеслав. – Вот мы тут шаримся по вашим землям, домой мечтаем вернуться… А много еще было тут путешественников? Не одни же мы такие за двадцать лет?

– Да не одни, конечно, – протянул Валерыч. – Всяких ходоков-ездоков полно было поначалу. Все больше в ту сторону, – извозчик указал на запад, – порывались идти. Вот только назад почти никто не вернулся. Кто знает – может, погибли, а может, и осели где-нибудь. Один – так совсем чудной был. На велосипеде с автоматом удумал из Владивостока в Москву ехать.

– На велосипеде? – недоверчиво переспросил Батя, глядя на извозчика.

– Ага, – подтвердил Валерыч. – Самому смешно было, когда увидал его. В химзе, на велике и с автоматом. Смертничек, блин. Путешественник, мать его.

– Да тут полжизни ехать надо, – бросил Вячеслав. – Сто раз еще по дороге загрызут или пристрелят. Или от радиации помрешь.

– Вот и я про то, – согласился водитель. – Я и говорил ему – херню ты затеял, Серафим Антоныч. Не уедешь далеко на своем драндулете. Земля фонит, места гиблые кругом, пакости всякой полно расплодилось.

– А он чего?

– Да разве такого образумишь? Все свое гнул. В Москву рвался, так и не послушал – уехал. Ты только подумай – до Москвы на велосипеде! Крыша у мужичка поехала, видно. Ну, у каждого после войны свое горе – у одних лучевая, у вторых – мутация, а у кого и крышу рвет. Всяко бывает, чего тут говорить.

Заросли деревьев и кустарников редели. Пути принялись ветвиться – каждая из веток обзавелась соседкой. На рельсах сиротливо замерли ржавые вагоны и цистерны – брошенные, позабытые. Двери многих были распахнуты, и между рельсами валялись догнивающие ящики, вымокшие груды полиэтиленовых упаковок и прочий мусор. Видимо, потрошили эти «сокровищницы на колесах» давно и основательно – не пропадать же добру. Вряд ли сейчас тут осталось чем поживиться.

– Сортяга, – равнодушно бросил Валерыч. – А вот там – Николаевка.

– Жилая? – спросил Михей.

– Откуда бы. Тут ни бомбарей, ни подвалов толковых. Ничего интересного нет. Видишь, наши ходоки давно все обчистили. Все, что можно – унесли.

Осталось позади скособоченное здание вокзала. Дрезина неторопливо катила дальше – мимо остатков канувшей в небытие цивилизации, мимо унылых пейзажей вперед – к конечной станции их маршрута.

– Ты, кстати, нам про Смидович так ничего и не рассказал, – напомнил бригадир извозчику. – Сказал, что до него добросишь, а дальше – сами. Чего там страшного?

– Мутанты там, вот чего, – выдал тот. – Жрут все, что движется.

– Говори, давай, Валерыч, – нахмурился Батя. – Я сюрпризы не люблю. Врага в лицо знать надо. Какие еще мутанты?

– Да мы сами толком не знаем, – нехотя пробормотал мужчина. – Что там за дрянь живет – пес ее разберет. Полгорода паутиной затянуто. Днем-то вроде ничего, но бывает – люди иногда пропадают. А ночью проще сразу застрелиться, чем туда соваться. А что за твари такие – никто не понимает, не видели толком. А тех, кто увидал, уже и в живых нет, скорее всего. В общем – мы в Смидович не суемся, и все.

– А нам как тогда проехать, если там такое? – насел Михей. Снова проснулось чувство неприязни к извозчику. Чего он тогда везет их туда, если там не прорваться? Сели непонятно к кому, катер отдали, а теперь что получается – на верную смерть их посылают?

– Обойти-то можно, ноги-то на месте, – с насмешкой бросил водитель. – Хотя бы по трассе обогнуть. Главное – в сам поселок не соваться. Там – верная смерть. А так – лишних пяток километров навернете, зато живыми останетесь.

– Ну, вот так бы сразу и сказал, – успокоился бригадир. – В обход тогда пойдем.

– А после Смидовича пешком дальше двинете? – поинтересовался Иван Валерьевич. – Или как?

– Не думали пока, – отозвался Михей. И правда, а как они будут путешествовать после того, как распрощаются с водилой? Далеко ли уйдут на своих двоих? Пока что им фартило – сначала катер, потом дрезина. Но не может же везение продолжаться вечно. А идти пешком через зараженные земли, таящие неведомые опасности, – не самоубийство ли?

– Ну, будет время подумать, – подбодрил извозчик и замолчал.

И опять одно и то же. Под колесами – рельсы да щебень, за стенкой – деревья бегут-торопятся, да все назад, над головами – небо замерло, словно закостенело. И все вокруг неживое, будто из камня мертвого вытесано. А может, уснувшее просто? Задремало еще двадцать лет назад и ждет, когда человек вернется и в земли эти жизнь вдохнет. Соскучилось по говору людскому, по рукам мужским, крепким, по мыслям созидательным. Все ждет да ждет в надежде.

А человек и не торопится что-то. Потерялся, заблудился где-то во времени два десятка лет назад.

А может, и вовсе сгинул.

Покажется иногда человеческое жилье – осиротевшее, заброшенное – и опять березы мимо амбразур мелькают, словно спички. А повозка все гремит железом да метры на колеса наматывает. Знает дрезина, чего от нее хотят, и мужик с мозолистыми руками знает свое дело – едет да едет себе вперед. Вот только пассажиры его не ведают, куда их судьба ведет кривой тропой.

Ехали-ехали – и вдруг встали. Сначала мотор забубнил и зафырчал, а потом и вовсе примолк. Вот только что тараторил по-своему, исправно крутил колеса. И вдруг заупрямился и уснул.

– Чего, приехали уже? – первым заволновался Батя, глянул сначала в бойницы, а потом на Ивана Валерьевича.

– Не может быть, – очнулся от долгого молчания Леха. – Что-то больно скоро.

Все уставились на извозчика. И вдруг заметили в глазах мужчины растерянность. Вот ехал весь такой уверенный и важный, а сейчас неожиданно заволновался.

– Неисправность, – пожал он плечами. – Будем устранять. Надо же, столько времени не ломался, а тут – на тебе. Невезучие вы, мужики.

Водитель несколько раз попробовал вновь завести мотор – тщетно. Сунулся было к двигателю, поколдовал немного над ним – но сердце дрезины все равно не хотело оживать. Повисла тишина.