– Да брешет он все, гад, – с досады выругался Михей. – Видит, что не местные, вот и врет. Лишь бы нажиться.

– Может, и брешет, – согласился Вячеслав. – У нас все равно горючки мало. Застрянем в какой-нибудь заднице, и как потом выбираться?

Все примолкли, переваривая услышанное. Плата за проезд казалась неимоверно высокой, но водитель, видимо, понимал, что дальше путешественники вряд ли поплывут, потому и пугал их китайцами-людоедами и прочими страстями.

– Да пускай подавится этот Валерыч, – рассердился Портной. – Поехали с ним. Все равно катер скоро бросать. А тут хоть местный человек, дорогу выведаем и поспрошаем, как и чего.

– Тоже верно, – сказал Батя. – Соглашаемся?

– Да, – нехотя кивнули парни.

– Ладно, – махнул рукой бригадир, обращаясь к Валерычу, когда их маленькая команда вернулась к дрезине. – Забирай катер. А фон докуда высокий?

– До Биры, – развел руками водитель. – Там, правда, не так сильно фонит, как тут, но все равно хватает.

– Бира – это что? – поинтересовался Эстет.

– Биробиджан, – улыбнулся Валерыч. – Как не местные прямо.

– Были бы местные – не спрашивали бы, – грубо сказал Михей. Ему жутко не нравился этот хамоватый мужик, в каждой фразе которого сквозила издевка. А теперь еще придется компанию с ним разделить.

– Только у нас горючки там осталось – хрен да маленько, – предупредил Батя.

– Ну, горючка – дело поправимое, – улыбнулся Валерыч. – Горючку к катеру попроще достать, чем наоборот. Значит, договорились – вы мне катер тут оставляете, а я вас до Смидовича докину. Дальше уж сами топайте. Сразу предупреждаю – в охранники не подряжался. Я только вожу. По дороге всякое бывает. Хищники промышляют, иногда и люди. Если уж совсем туго будет – станем отстреливаться, а так на всякую мелочь патроны не трачу. И еще – вам на заметку. Если чего задумаете паскудное – меня уже завтра искать начнут. Если что – вас из-под земли достанут.

– Поняли, не переживай, – заверил Вячеслав. – Мы – люди мирные.

– Ну и хорошо, – улыбнулся Валерыч. – Хватайте свое добро – и на борт. Сейчас и отчалим. К вечеру в Смидовиче будем. Тут в окрестностях тоже неспокойно, гадости всякой полно. Напарника моего тигры схарчили в конце зимы, пока один катаюсь. Ты думаешь, почему я тут вожу? Ходоки бы и пешком могли, да только вот не суются почему-то. А за Смидовичем уже поспокойнее.

– Далеко до него?

– Кило́метров девяносто будет, – прикинул Валерыч.

– А дальше чего не хочешь ехать? – нахмурился Вячеслав. – Что-то больно дорогая плата за сотню километров.

– А через Смидович только смертники ездят. Жить если надоело – езжайте. Даже костей ваших потом не найдут. Это я так, чтобы знали.

– А чего в этом Смидовиче? – озадаченно спросил Михей.

– Да там какой только гадости нет. Живым оттуда мало кто выбирался, – доложил водитель. – Ну, хватит лясы точить. Барахло свое хватайте – и погнали.

Через пять минут друзья перетащили скромные пожитки в дрезину. Внутри убранство оказалось небогатым – две грубо сколоченные лавки и железный ящик, запертый на замок. Валерыч указал на скамьи и предложил садиться.

– Дорога дальняя, настояться еще успеете. В ногах правды нет.

– Ну, вези, что ли, нас, Иван Валерьич, – сказал Батя, присаживаясь.

Мотор «броневика» фыркнул и ровно затарахтел. Повозка дернулась и медленно поползла по рельсам в сторону моста. Мерно застучали колеса.

– Ну-у, пошла, родимая, – облегченно выдохнул Валерыч, потирая лоб. – В добрый путь, мужики.

Михей бросил прощальный взгляд на Амур, на рельсы, убегающие в неизвестность. Через зарешеченную бойницу на дальнем берегу виднелся Хабаровск – город, который они толком и не узнали. Топорщились обветшалые многоэтажки, облака лизали сопки на горизонте. Где-то вдалеке над кварталами кружили неведомые хищники – видимо, те же, что пытались напасть на друзей. А повозка Валерыча медленно увозила их вперед, в неведомое.

Что будет дальше? Чего им цыганка-судьба нагадала?

Время покажет.

Две нитки поржавевших рельсов стелились под колеса дрезины. Они вытягивались из серой неизвестности и убегали в никуда, втыкаясь на горизонте в такую же дымчатую даль. В бойницах мелькали давно осиротевшие, обветшалые дома, голые кусты да столбы линии электропередачи. По обе стороны тянулся забытый жизнью мир – с самого начала поездки друзья не повстречали ни души на пути.

Михей глянул в небо через прореху в крыше. Неприятное чувство ворочалось в душе – не заглушить, не прогнать. Стук колес напоминал ему недавнее путешествие из родного дома в тюрьму. И пускай Комсомольск канул в прошлое, красочные картины все еще маячили перед глазами. Этого вот так, с ходу, и не вымараешь из памяти. Сверху, через плотную решетку из арматуры, на путешественников смотрело небо – суровое, с металлическим отливом. Иногда в бойницы задувал ветер, и тогда хотелось отшатнуться от прикосновения чужого воздуха.

Когда плыли по Амуру, парень не так себя чувствовал. Там свободой пахло, переменами. И все переживания будто и ломаного гроша не стоили. А тут все по-другому было, по-особенному.

Пахло тревогой.

– Так где, говоришь, фон кончается? – спросил вдруг Батя водителя.

– Да кто ж его знает, – пожал плечами Валерыч. – Говорят, за Бирой не так сильно фонит, как у нас тут. Это у ходоков спрашивать надо. А я – ездок, я к «железке» привязан. С нее – ни ногой.

– Ты так далеко на своей колымаге не забирался? – подключился к разговору Михей.

– А мне зачем? – спросил извозчик. – Там всякой пакости полно, а я пожить еще хочу, поработать. Мне и тут на хлеб хватает, а дальше пускай смертнички ездят. Говорят, что Свободный тоже бомбили и окрестности. Там же космодром строили еще до Войны, вот америкосы по нему и приложились. А дальше, может, и почище. Там таких больших городов нет, все по мелочи – поселки да деревеньки. Да кто сейчас толком знает? Хоть заново страну изучай – чего где как.

– Иван Валерьич, а про Хабар-то ты нам так ничего и не рассказал, – намекнул водителю бригадир.

– А что рассказывать? – пожал плечами мужчина. – Хабар-то химией да ядерными еще тогда, в Большую войну, накрыло, туманы ядовитые до сих пор ползают по городу. Худое дело. Долго еще земле раны зализывать да отходить от такого. И пакость всякая развелась. В общем, гиблые там места.

– А люди-то живут? – спросил Леха.

– Да какие там люди, – махнул рукой извозчик.

Дорога скатывалась с холма. Позади остался поселок Приамурский – мертвый, покинутый, грустный. Михею до последнего казалось, что он все-таки обитаем – вот сейчас покажется на улице какой-нибудь местный житель, махнет приветливо рукой. Тоскливым казался мир без людей. Нет никого, только скособоченные дома зыркают окнами, да ветер над крышами посвистывает. Так и миновали поселок, не встретив ни души, – может, оно и к лучшему. За ветхим виадуком пути вытягивались и стремились вдаль – в неведомую туманную перспективу. К насыпи жались голые березовые рощи и поросль корявого кустарника. Где-то ветви даже царапали по бокам дрезины, и противный скрежет заставлял вздрагивать и крепче сжимать цевье двустволки.