Наиболее серьезное внимание органы госбезопасности уделяли сфере, максимально скрытой от любопытных глаз и в то же время обыденной: сбору информации об иностранцах и о тех, кто встречался с ними. ВОКС перед приглашением любого иностранного гражданина обязательно проверял в ИНО, нет ли об этом гражданине каких-либо «компрометирующих сведений», если ранее он уже бывал в СССР (например, не работал ли он в начале 1920-х годов в АРА){182}. Иногда, наоборот, органы госбезопасности запрашивали у ВОКСа сведения об отдельных иностранцах, выясняя, может ли он поручиться за них{183}. Как я уже говорил, есть свидетельства, что вся информация по иностранцам, собранная ВОКСом (отчеты и характеристики гидов, обзоры разговоров и встреч, размещение на шкале «друг — враг»), предоставлялась в распоряжение ряда учреждений, включая тайную полицию. Это были очень разные материалы — от записи длинной беседы Каменевой с американским экспертом по сельскому хозяйству, чье влияние было крайне важно для столь желанного дипломатического признания СССР Соединенными Штатами, до сообщений о пикантных слухах и отдельных замечаниях иностранных гостей. Вот только два примера, относящихся к последней категории: в 1936 году сотрудники ВОКСа прилежно передали в НКВД материалы, имевшие весьма косвенное отношение к вопросам безопасности и шпионажа, — о французском психологе, упоминавшем о временном проживании Троцкого в Париже, и чешском педагоге, интересовавшемся, живет ли Сталин в Кремле{184}.

Служба госбезопасности была наиболее важным участником процесса разработки советских практик оценки и сбора данных, которые сохраняли в своем арсенале политические и психологические «характеристики» как советских, так и иностранных граждан. Хотя чекисты и создали собственную систему классификации иностранцев, материалы ВОКСа оставались для них важным вспомогательным средством. Например, составленный в ВОКСе портрет одного иностранца был переправлен в НКВД: «Производит впечатление человека теоретически весьма сочувствующего советской системе, но практически более

всего остального интересующегося своей личной карьерой»{185}. Как реагировали на это в НКВД, мы не знаем. Но знаем, что, будучи обобщены со всеми остальными данными, полученными об иностранцах, подобные субъективные оценки, отобранные из разговоров гидов и персонала с визитерами, непосредственно влияли на оперативную практику.

Вся эта бурная деятельность облегчалась наличием соответствующей системы внутри СССР, в которой неограниченно доминировала партия-государство. Однако зачастую и в том, что касалось сбора информации, и в осуществлении влияния недавно запущенные инициативы советской культурной дипломатии сталкивались с куда большим числом вызовов — так было, как только речь заходила о действиях за границей.

Осенью 1926 года высшему партийному руководству, дипломатам, светилам советской науки и искусства были разосланы приглашения на «Арбатскую встречу сближения», организованную ВОКСом и посвященную советско-германским отношениям. В роли почетного гостя на этой «встрече сближения» выступал берлинский историк Отто Хётч (Hoetzsch) — главный немецкий специалист по изучению Востока (Ostforschung), эксперт в области внешней политики, тесно связанный с Министерством иностранных дел Германии, сторонник правоцентристской националистической «восточной ориентации», направленной на создание антизападной постверсальской коалиции. Хётч был также духовным вождем Германского общества по изучению Восточной Европы (Deutsche Gesellschaft zum Studium Osteuropas; далее — Общество проф. Хётча) — организации, которая являлась одним из важнейших европейских партнеров ВОКСа.

О дипломатической значимости события свидетельствовало и присутствие заместителя наркома иностранных дел СССР Максима Литвинова. В своей речи, построенной так, чтобы угодить немецкой стороне, он подчеркнул важность Рапалльского договора (подписанного двумя государствами-изгоями в 1922 году), а кроме того, указал на антиверсальскую позицию Советского Союза. На встрече также присутствовали высокопоставленные советские чиновники внешнеторговых ведомств и делегация промышленников из Восточной Пруссии, включавшая двенадцать человек, что подчеркивало важность экономической составляющей мероприятия и той роли, которую могла сыграть культурная дипломатия для благоприятного развития международной торговли. ВОКС стремился развивать деятельность Русско-немецкого клуба, учрежденного в Кенигсберге в начале 1926 года, где представители советских экономических организаций могли свободно встречаться с высокопоставленными чиновниками Восточной Пруссии, промышленниками и специалистами в области общественных наук, «преимущественно из правых кругов». Представляя собравшимся профессора Хётча, О.Д. Каменева откровенно признала, что он отнюдь не является «нашим единомышленником». Но именно поэтому, как она заявила, «ему доверяли», когда он положительно отзывался об СССР у себя на родине{186}. Сделав данное заявление, Каменева указала на главную причину интереса со стороны советской культурной дипломатии к фигурам типа Хётча. (Вскоре эта стратегия подвергнется все возрастающему давлению, которое будет связано с назреванием в Германии и Европе столкновения между крайне правыми и крайне левыми силами.)

Выступление Хётча, впервые посетившего Россию в 1904 году, сделало замечания Каменевой об идейной дистанции, отделявшей его от большевиков, тактичным преувеличением. Цитируя Алешу из «Братьев Карамазовых» Достоевского, он говорил о неотделимости первоосновы «русской земли» с ее березами от «русской души». Обыгрывая русский эмигрантский девиз «Россия была, и Россия будет», он обобщил свое геополитическое кредо: «Россия существует». В телеграммах и отчетах для прессы, шедших из Москвы, слова о русской душе были опущены, но подчеркивались обнадеживающие формулировки многих выступавших, касавшиеся советско-веймарских отношений{187}.

Развитие связей с ключевыми фигурами и партнерскими организациями было, пожалуй, главным в международных операциях ВОКСа, хотя эти связи возникли вместе с широким спектром «информационной» работы по осуществлению публикаций, фотографированию, устройству выставок и анализу культурных и политических событий за рубежом. Появление этих двух типов партнеров — идеологических сторонников и влиятельных, но идеологически чуждых деятелей, заинтересованных в связях с советским режимом по дипломатическим, экономическим или научным причинам, — соотносится по времени с первым наплывом зарубежных гостей в начале 1920-х годов. В частности, это было связано с двумя типами гостей, приезжавших из Германии осенью 1923 года.