Андрей успел оглядеть кухню, благо разглядывать было особо нечего – русская печь вся в замазке, с выступающими кирпичами и грязной драной занавеской наверху, к печи приставлена деревянная лесенка. Ухват, который, похоже, стоял тут не в качестве декорации. Одно окно с такой же драной занавеской, как на печи, прожженной в нескольких местах сигаретой. На подоконнике какой-то неизвестный предмет, похожий на экспонат из музея русского быта. На простом дощатом столе с рассохшимися досками рядом с банкой для окурков полупустая пачка «Явы». Ни спичек, ни зажигалки. Под потолком болтающаяся в патроне энергосберегающая лампочка, отдающая мертвенным белым светом. В печи виднелся пузатый чайник, украшенный истертым рисунком в горошек.

Холодильника, если только он не стоял за печью, не было. Ни икон, даже маленьких бумажных, ни картинок или плакатов – ничего.

– Осмотрелся? – также язвительно осведомилась Любовь, беря новую сигарету из пачки.

Раскрылся секрет отсутствия зажигалки, а заодно выяснилось предназначение предмета на подоконнике – это было огниво. Любовь прикурила от него и пыхнула (намеренно) Андрею в лицо.

– Ну, зачем пожаловал? Ты ведь не следователь. Он ко мне приходил. Редкостный дегенерат, – дала она характеристику.

– И все-таки я – следователь. Из Москвы, – объяснил Андрей. Он не стал уточнять, что на самом деле, из ближнего Подмосковья. Проще было сказать: Москва.

Чем-то тетка ему импонировала. Наверное, тем, что назвала Романова дегенератом.

– Ого! Примите мое почитание, – она притворно приложила руку к сердцу и поклонилась. – Москва – край далекий. Охота в такую даль переться? Уж, наверное, не из-за идиота моего, которого козел какой-то прирезал?

– На самом деле, именно из-за него. Видите ли, Любовь…

Она молчала.

– Любовь … ваш муж не первая жертва. На него напал серийный убийца, которого я хочу поймать. Иначе, он может убить кого-то еще.

– Да и черт бы с ними, – без эмоций сказала Любовь.

– Ну как же. А если вы станете жертвой? – он попробовал применить отеческий тон, который давался ему не лучше дружелюбного.

– Да и, слава богу, быстрее отмучаюсь, – так же ровно заметила она.

– А если это будет близкий человек, например, ваш сын? – бросил Андрей пробный шар.

Она с подозрением посмотрела на него, глянула на кончик сигареты и ледяным тоном осведомилась:

– Откуда про сына знаешь?

«В яблочко!»

Андрей сделал неопределенный жест рукой.

– Навещает хоть? – он вопросительно кивнул.

– Да вот, с месяц назад был, успел этого идиота живым застать.

– Вот как, а долго пробыл-то? – заботливо спросил Андрей.

– На день заехал и сразу к себе умчался, – презрительно ответила Любовь.

– Понятно. А когда был убит ваш муж? – Следователь пытался по датам рассчитать, когда приезжал сын.

– Да что ты все заладил, муж да муж, – рассердилась она. – Сожитель он мой был, да и все. Через пару дней, после того, как этот кретин уехал, тринадцатого августа.

«Это она сына “кретином”, значит. Тринадцатого августа. Ошибочка. Тогда его нашли, а убит он был одиннадцатого».

– А в течение трех дней муж, в смысле, сожитель, где был, не помните?

– Да я ему сторож что ли? Шлялся где-то.

Андрей задумался. Нужно было узнать у нее адрес сына, но даст ли? Уж очень не хотелось пить паленую водку.

– Любовь …, я закурю, вы не против? – он достал пачку «Винстона».

– Ой, да оставь ты эти манеры для Москвы.

Он расценил это как разрешение, протянул пачку Любови. Она вытащила две сигареты. Андрей прикурил ей от своей зажигалки.

Она с удовольствием дернула головой.

– Любовь, адресок-то тверской сына не скажете?

– Да понятия не имею, где он там живет. Вот только и знаю, что на Тверской, а где там, что там, думаешь, он меня ставит в известность?

«На Тверской? В Москве?».

– Ну да, молодежь нынче такая. Моя вон тоже, чтобы хоть раз мне сказала, куда идет. К подруге – и весь разговор, – сказал он, чтобы быть на равных с Любовью.

– Ремнем их надо, – с придыханием посоветовала мать Сергея. – Сколько лет-то?

– Дочуре? Восемнадцать, – проинформировал Андрей.

– Что-то молод ты для такой. Хотя, чего уж. Моему вон тоже три года до тридцати.

Андрей мысленно записал возраст клиента.

– Не может быть. Вам же и сорока еще нет.

– Ой, перестань ты льстить, – она раздраженно затушила окурок и снова взглядом с того света посмотрела ему в глаза. – Чего надо тебе, говори? Ходит вокруг да около. Не тяни кота за яйца.

– Мне надо пообщаться с вашим сыном.

– Ну, общайся, кто ж тебе не дает.

– Как его по батюшке-то? – осведомился Андрей.

– Сергеич, – недовольно ответила она.

– Это его отца что ли убили? – недопонял Андрей.

– Ох, ну что ж ты чушь-то городишь? – рассердилась Любовь. – Мало что ль этих Сергеев. Их как опят – бери да соли. Егойный папаша исчез в тот же миг, как я заикнулась, что на сносях, мразь такая.

– Уяснил. А фамилия? – допытывался Андрей.

– Вот пристал, не отдерешь. Сергей Сергеевич Ивлев его зовут. А теперь ищи его там по всей Москве, – рявкнула она. Разговор уже порядком ей наскучил.

– Телефон его дадите? – попросил он.

– Щас, может, тебе его еще в отдел привести, за ручку? Иди-ка, следователь, ты отсюда, надоел мне хуже горькой редьки.

Андрею и самому не терпелось уйти, хотя он и не представлял, как ему сейчас, под ночь, выбираться из этой деревни.

Он встал. В глазах Любови отразился испуг, как будто она не ожидала, что он действительно уйдет.

– Ой, да ну ладно тебе, я ж пошутила, – запричитала она медовым голосом. – Ну, куда ты пойдешь-то на ночь глядя? Переночуй, да езжай.

И снова этот смертный взгляд.

– Спасибо, Любовь …, но я все-таки пойду.

Она встала и подошла вплотную, положила руку ему на спину, куда-то между лопаток. Ростом она была совсем немного ниже него.

– Андрюш, ну что ты дурака-то валяешь? – зашептала она ему в ухо. – Оставайся да спи. На печи (ледяной). А я тебя согрею, – последние слова она прошептала, заглядывая в самое его нутро.

Ему стало жутко.

Он быстро вывернулся из ее полуобъятий и вышел в сени, оттуда на улицу, не оглядываясь, пошел к калитке. Она уже кричала ему с порога:

– Ну и козел ты ублюдочный, за малолетками гоняйся, импотент сраный.