— Вы вроде вчера в театр, а не в цирк ходили, — напомнил он, и этого хватило, чтобы Катюха взорвалась.

— Вот именно! Шли в театр, а попали в цирк! Какой больной фантазией надо обладать, чтобы так изувечить «Обыкновенное чудо»? «Обыкновенное чудо», представляешь, Ром? Да Шварц бы в гробу перевернулся, представь он, что из его сказки можно сделать ужастик! «Новаторское воплощение», будь оно проклято, Ром! Три часа издевательства, а не новаторское воплощение! Я первый раз в жизни хотела выползти из зала на четвереньках, чтобы только больше не видеть и не слышать! Даже песни испоганили, весь смысл переврали! Я думала, ночь пересплю, успокоюсь, уляжется все, но мне надо выговориться, иначе я просто лопну! А кроме тебя…

— Меня ты уже задобрила, — улыбнулся Рома, радуясь тому, что разлюбезный Карпонос в его жилище нынче не проник. — Так что выговаривайся, не тушуйся. А потом пойдем вместе писать на заборах всякую похабщину в адрес режиссера. Пусть попробует собственное же блюдо на вкус.

Катюха прыснула и благодарно ему улыбнулась. Рома почувствовал, что по позвоночнику стрельнуло током.

— С тобой не забалуешь, Давыдов! — заметила она, однако он тут же вернул ей шпильку.

— Кто бы говорил, Сорокина? Два года нас воспитывала. Вот мы и воспитались.

Катюха наконец весело рассмеялась, кажется избавляясь и от своего негодования, и от своего смущения. Снова заговорила она, во всяком случае, совсем другим тоном. Досталось, конечно, и режиссеру, и гримерам, и декораторам, и тексту; и пицца, кажется, остыла, пока Катюха выговаривалась, избавляясь от разъедающего негодования, но Рома слушал не перебивая и понимал, что такая — пусть раздраженная, пусть раскрасневшаяся, но очень искренняя — она ему непозволительно нравится. Как в школе, когда она увлекалась, отдаваясь на волю эмоций, а Рома ловил себя на том, что смотрит на нее не отрываясь и дышит ее страстностью. Он уже тогда душу готов был продать за то, чтобы узнать, с тем же ли пылом она целуется, а сейчас, как последний поганец, сжимал кулаки, только чтобы хоть как-то утихомирить собирающееся пониже живота вожделение. Вряд ли Катюха, придя к нему жаловаться на неудовлетворенность вчерашним вечером, рассчитывала познакомиться с неудовлетворенностью иного рода, но Рома никак не мог переключиться на менее опасные мысли. Эти пылающие гневом глаза, эта вздымающаяся в переживаниях грудь, эти губы, от которых Рома не отводил взгляда, этот уже знакомый аромат, когда Катя проходила мимо него… Слишком близко…

Черт, он так сорвется! Надо что-то безопасное. Скучное. Чтобы в сон потянуло, а не в…

Катюха и спасла. Сшибла при слишком резком повороте лежавший у телевизора пульт, и Рома понял, что сделать. Включил экран, запустил онлайн-кинотеатр и в нем нашел то самое «Обыкновенное чудо», по которому его Катюха так сокрушалась во время своего рассказа. Катя замерла, едва увидев на экране Рабочего и Колхозницу, а потом услышав знакомую музыку. Голубые глаза засияли пониманием. Она бросила на Рому быстрый взгляд и снова перевела его на экран.

— Ты серьезно?

Рома пожал плечами и протянул ей пульт.

— Почему нет? Или у тебя другие планы?

Катя замотала головой и вздохнула с такой радостью, что у Ромы зачесалось между лопатками. Помнится, однажды она от восторга запрыгала и поцеловала его в щеку. Рома не отказался бы от повторения такой благодарности, только уже не отпустил бы. Обхватил бы за талию, прижал к себе, заглянул в потемневшие понимающие глаза…

Черт!

Он встряхнул на диване декоративные подушки и широким жестом предложил Катюхе усаживаться поудобней. Катя не заставила себя ждать. Устроилась напротив телевизора, сделала звук погромче и тут снова посмотрела на Рому.

— А ты? Или не любишь?

Рома усмехнулся. Большинство подобных фильмов прошло через него по приказу отца, решившего, что сын обязан знать советскую классику, а потому изначально воспринималось с протестом и стояло примерно на одной полке с классикой литературной, которой их нашпиговывали в школе. И Рома, разумеется, нашел бы ближайшим двум часам куда лучшее применение, нежели просмотр покрывшейся слоем пыли сказки, но вдруг пришло в голову, что Катюха в этом случае развернется и уйдет досматривать свой фильм дома. А Роме не хотелось ее отпускать.

Нет, совсем не хотелось.

— Убеди меня, Сорокина, что это куда интересней реферата по философии, — и я весь твой, — провокационно заявил он, и Катя умоляюще сложила руки.

— Я напишу тебе реферат, Ром, на любую тему! — пообещала она. — Только посиди со мной! Мне надо отдышаться.

Он хмыкнул, приветствуя неожиданную удачу, и тоже плюхнулся на диван. Катюха тут же примостилась ему под бок, да еще и быстро поцеловала в щеку. Среагировать Рома не успел.

— Если замучаю цитатами, одергивай, не стесняйся, — решительно предупредила она. Рома поднял брови.

— Зачем?

Катюха поморщилась.

— Не всем нравятся подобные выступления, — объяснила она. — А я часто увлекаюсь и перегибаю. Просто обычно одна смотрю, там некого пугать. А тут могу… ну…

— Я не из пугливых, — заверил ее Рома. Катюха бросила на него еще один — испытующий — взгляд, но промолчала. Потом неожиданно осторожно коснулась пальцами его руки. На экране Абдулов лихо мчался на коне по барханам, а у Ромы засосало под ложечкой в предчувствии. — Что? — не желая слушать ответ, спросил он. Катя вздохнула.

— Олег хочет, чтобы я с тобой порвала, — наконец призналась она. Рома хмыкнул: кто бы сомневался? А пицца — на откуп?

— Порви, — согласился он. Получилось вполне безразлично. Ну, Давыдов, ты же не думал, что она все время теперь будет с тобой нянчиться?

— Я не хочу! — возмутилась Катюха. — И не собираюсь! Я вообще не об этом, Ром!

Внезапно! Тогда о чем?

— Не хочешь — не рви, — продолжил сыпать глупостями он, не дождавшись ее пояснения. — С точки зрения нашего с ним спора тебе в данный момент это совсем не выгодно. Хотя, конечно, на месте Карпоноса я бы тоже не хотел иметь у себя под носом соперника. Особенно живущего от объекта вожделения через три этажа.

Катюха покачала головой и посмотрела куда-то мимо Ромы и мимо телевизора. Снова вздохнула — так, что грудь под тонкой тканью рубашки шевельнулась ровно у Роминого бока. Кажется, ему тоже скоро придется искать коня, чтобы в бешеной скачке растрясти всю свою дурь.

— Я не знаю, что выйдет с Олегом во всей этой авантюре, — проговорила Катя и не слишком весело усмехнулась. — Но, Ром, такого друга, как ты, мне точно больше не найти. Не думай, что я не понимаю и не ценю того, что ты для меня сделал и делаешь теперь. А я навязываюсь снова и снова, потому что… Ну потому, что, правда, Давыдов, я никогда и ни с кем не чувствовала себя так легко и так… уютно, что ли! Только с тобой, как оказалось, я могу побыть самой собой и знать, что тебя это не отпугнет: ты и правда не из пугливых. А еще ты в курсе, что я эгоистка, карьеристка, шантажистка, в конце концов, и все равно не пытаешься от меня избавиться и меня переделать. Это… ты не представляешь, сколько значит для меня, Ром! Скажешь, я тормоз: два года было в школе, чтобы тебя узнать…