Да и Стерри, вручив мне лист с нарисованными крокозябрами, быстро заметил, что я занята вовсе не чистописанием, и взмахнул рукой, имитируя подзатыльник. Не коснулся, но намек был более чем прозрачным. Пришлось заполнять прописи, снова чувствуя себя словно в школе.

И все же, разогнув спину, смотреть на сосредоточенное лицо мужа, а то и встречаться с ним взглядом и ловить улыбку было приятно. Хорошо, что он не ушел из кабинета.

– Ты в самом деле грамотна, – заметил Стерри, наблюдая, как я покрываю лист палочками, крючками и петельками.

Я отложила самописку, сжимая и разжимая ноющие пальцы.

– Почему вы так решили?

На мой взгляд, то что получалось, едва ли можно было отличить от шедевра первоклашки. Может, у этого тела и было все в порядке с мелкой моторикой – всяким там шитьем и вязанием – но с письмом ему никогда иметь дело не доводилось.

– Взяла самописку правильно прежде, чем я показал. Стараешься не сжимать слишком сильно, хотя и не совсем получается с непривычки. И не спрашиваешь, почему я не объясняю, где какая буква.

– Потому что с большой вероятностью здесь нет букв, – пожала я плечами.

– Одна есть, – Стерри ткнул пальцем в строчку посредине листа, забрал его, положив передо мной следующий. – А вот тут точно буквы. Работай.

Почему профессор начал не со чтения, стало ясно, когда одиночные крокозябры сменились комбинациями. Наиболее распространенные слоги, как пояснил профессор. Я записала, как произносится каждый, начиная подозревать подвох.

И он не заставил себя ждать, когда Стерри велел отложить самописку и извлек из воздуха не то журнал, не то брошюру, предложив попытаться разобрать первые две строчки по слогам.

Каждый слог по отдельности казался понятным. Вместе они складывались в сущую абракадабру. Я зависла, шкурой чувствуя неодобрительный взгляд профессора и любопытный – мужа. Что за ерунда? Только не говорите, что у этого мозга тяжелая форма дислексии5. Наконец до меня дошло.

– Вряд ли получится читать по слогам. – Я снова бросила взгляд на страницу книги. Расположение букв и строчек здорово напоминало букварь, разве что без картинок. Интересно, там тоже мама мыла раму? – Когда я говорю, вы ведь слышите родной язык?

Стерри оторопел на пару мгновений, а потом расхохотался.

– Хороши мы! Ни разу не задумались, как друг друга понимаем!

Он смеялся так заразительно, что я тоже не удержалась от улыбки.

– Когда говорите вы, я слышу свой родной язык. И уверена, что отвечаю вам на нем, но…

– Будь я проклят, если понимаю, какая магия за этим стоит! – восхитился профессор. – Или с какой стороны подступиться к изучению этакого феномена.

Я развела руками.

– Ничем не могу помочь.

– Да уж, конечно. Но не дело оставлять тебя неграмотной. – Он поразмыслил с минуту. Потянулся к магии: чистый лист бумаги передо мной разделился на карточки не больше визитки. Стерри нарисовал на одной крокозябру. Протянул мне.

– «Я». Запиши на другой стороне, как это на твоем языке.

– Поняла. – Я послушно воспроизвела нужную букву.

Да, пожалуй, других вариантов не остается – только запоминать слово целиком. Что ж, не впервой. Когда мы учили латынь, соседка по комнате запоминала слова с помощью таких же карточек. На одной стороне – слово и произношение, на другой – перевод. Оказалось, так действительно куда легче заучивать.

За местоимениями последовали «Дом», «Еда», «Вода» и еще около трех десятков часто употребляемых слов плюс предлоги.

– До завтра выучишь, – велел профессор. – И напишешь по три строчки каждого слова. С грамматикой будем разбираться завтра, придется учить язык как иностранный.

Он поднялся, зевнув.

– Пойду отдохну, засиделся я с вами. А ты продолжай.

Я послушно потянулась за чистым листом, но Винсент магией вытащил пачку бумаги у меня из-под рук.

– Иди сюда. Передышка не помешает нам обоим.

Что правда, то правда. С непривычки сводило пальцы, да и мозги прямо-таки скрипели, формируя новые нейронные связи.

Я выбралась из-за стола, помедлила у табуретки, на которой по-прежнему лежали амулеты: теперь уже точно амулеты, а не просто украшения, я чувствовала окружающую их магию. Занятно, стоило один раз понять, как увидеть силу, и я начала замечать ее повсюду, практически не прикладывая стараний. Даже если сила эта не была связана со смертью: вон на том кольце явно замешаны все пять стихий.

Винсент, улыбнувшись, хлопнул себя по ноге, и я устроилась у него на коленях. Не удержавшись, запустила пальцы ему в волосы, отводя пряди со лба. Выглядел муж не блестяще – лицо осунулось и словно бы заострилось, утром он казался куда свежее. А, может, я сама это придумала, потому что его усталость чувствовалась так же отчетливо, как моя собственная.

Снова улыбнувшись, Винсент притянул меня к себе за затылок. Я поцеловала его, совсем легко, словно предлагая поспорить, кто не выдержит первым и углубит поцелуй. Какое-то время мы дразнили друг друга, едва дотрагиваясь губами, невесомо-щекотно проводя языком, пока его пальцы не пробежались по моей груди, безошибочно найдя чувствительную точку. Жар разлился по телу, я застонала в рот мужа, прильнула к нему, жадно целуя. В следующий миг опомнилась, выпрямилась, отталкивая его.

– Так нечестно!

– Зато действенно, – рассмеялся он. – Сама виновата, нечего было дразниться.

Надувшись, я собралась было соскользнуть с его колен, но муж, обвив рукой мою талию, не пустил. Снова потянулся к моим губам, но прежде, чем я успела к нему наклониться, колыхнулась магия.

Винсент ругнулся, глядя на серебристого воробья.

– Где ты был ночью? – безо всяких предисловий спросил вестник голосом университетского дознавателя.

На лице мужа промелькнуло раздражение, и я ощутила, сколько сил ему потребовалось, чтобы не ответить правдиво и в рифму. Блеснул и исчез его вестник.

– В своей спальне. С женой.

– Кто может подтвердить, кроме нее?

– Оргии, знаешь ли, не в моем вкусе, – рыкнул Винсент. – Так что придется удовольствоваться словами Инги. Что случилось?

– Никуда не уходи из дома. Я буду через четверть часа.

Муж проглотил ругательство. Я заерзала, но его руки держали по-прежнему крепко.

– Погоди. У нас есть немного времени, чтобы показать тебе амулеты и попробовать воспользоваться вестником. Дай руки.

Я позволила ему завладеть моей ладонью.

– Вот это – экран, – сказал он, надевая кольцо мне на палец. – Не знаю, моя ли эмпатия изменилась или проснулась твоя, но лучше пусть будет.

Я сжала кулак, глядя на затейливую вязь филиграни. Прислушалась к себе, потом к мужу. Настороженность, раздражение, тревога. Пожалуй, чуть приглушенные, будто издалека, но тем не менее вполне понятные.

– Ты уверен, что он действует?

– Совершенно уверен.

Получается, что то ли его эманации,