Дело в том, что мы познакомились в том же возрасте, что и мои родители, так что та игра в снежки и импровизированная поездка показались мне судьбой. К тому же моя мать обожала его. Он так идеально вписался в историю моей любви, что я приняла его за любовь всей своей жизни.

То расставание все еще всплывало в моей памяти при каждом удобном случае, но как только первоначальная боль прошла, воспоминания о наших отношениях начали казаться просто еще одной историей, которую я прочитала. Я очень не любила думать об этом. Но не потому, что скучала по нему, а потому, что мне было жаль тратить так много его времени (а также своего времени) в попытках быть девушкой его мечты.

– Мы были вместе, – повторила я. – До прошлого года.

– Вау, – неловко рассмеялся Гас. – Это очень долгие отношения. Я… очень жалею, что смеялся над его скалолазанием без рубашки.

– Все в порядке, – сказала я, пожимая плечами. – Он сам распрощался со мной в джакузи.

Это случилось возле хижины в Катскиллских горах за три дня до того, как наша поездка подходила к концу. Спонтанность не всегда так сексуальна, как кажется. «Ты не в себе, – сказал он мне. – Так дело не пойдет, Январия».

Мы уехали уже на следующее утро, и на обратном пути в Нью-Йорк Жак сказал мне, что позвонит своим родителям, чтобы сообщить им о расставании.

– Мама будет плакать, – сказал он. – И Бриджит тоже.

Удивительно, но в тот момент я была, возможно, более огорчена чувствами Жака и его сестры – дерзкой старшеклассницы с безупречным стилем 1970-х годов, как и у Жака.

– В джакузи? – эхом отозвался Гас. – Черт. Честно говоря, этот парень всегда был настолько впечатлен собой, что я думаю, он едва ли мог видеть тебя сквозь свое собственное сияние.

Я выдавила из себя улыбку:

– Я уверена, что так оно и было.

– Эй! – воскликнул Гас.

– Эй – что?

Он кивнул в сторону лотка с сахарной ватой:

– Я думаю, нам следует это попробовать.

– И вот оно наконец, – сказала я.

– Что? – спросил в свою очередь Гас.

– Это второе, в чем мы сходимся.

Гас заплатил за сахарную вату, и я не стала спорить.

– Нет, все в порядке, – поддразнил он, когда я промолчала. – Ты можешь считать себя моим должником и заплатишь, когда захочешь.

– Сколько же? – спросила я, отрывая огромный кусок и эффектно опуская его в рот.

– Три доллара, но ничего страшного. Просто кинь мне по Венмо[33] доллар пятьдесят как-нибудь потом.

– Ты уверен, что это не слишком сложно для меня? – уточнила я. – Я с удовольствием расплачусь чеком.

– Ты знаешь, где находится ближайший Вестерн Юнион? – насмешливо спросил Гас.

– Я знаю, что здесь его не найду, – ответила я.

– Но есть вариант, – сказал он.

– О каком варианте ты говоришь?

– Ты можешь просто отдать мне деньги дома.

– Конечно, конечно, – согласилась я.

– Наверное, не стоит связываться с нашими адвокатами по этому поводу.

– Верно подмечено, – ответила я. – А пока мы здесь, на чем ты хочешь прокатиться?

– Прокатиться? – переспросил Гас. – Здесь я бы ни на чем не рискнул.

– Ну ладно, – сказала я. – С чем бы ты смог смириться, если бы у тебя не было выбора?

Мы шли, разговаривали и с пугающей скоростью поглощали сахарную вату. Внезапно Гас остановился и протянул мне последний кусок сахарной ваты.

– Смотри, – сказал он, пока я доедала сладость, и указал на трогательно-маленькую карусель. – Похоже, мы тут не убьемся.

– Сколько ты весишь, Гас? Три банки пива, пара костей и сигарета? – спросила я, удивляясь тому, что какое-то время назад пялилась на все эти жесткие линии и тощие мускулы. – Любое из этих бутафорских животных может убить тебя одним чихом.

– Во-первых, – сказал он, – я могу весить только три банки пива, но это все равно на три банки больше, чем твой бывший бойфренд. Он выглядел так, будто только и делал, что жевал пырей на бегу. Даже я, наверное, вешу вдвое больше, чем он. Во-вторых, тебе ли говорить. Сколько в тебе, сто сорок сантиметров?

– Вообще-то я выше. Сто шестьдесят три, – возразила я.

Он прищурился и покачал головой:

– Ты маленькая и смешная одновременно.

– Вообще-то не очень.

– Слушай. Предлагаю карусель последний раз, – сказал Гас.

– Надо заметить, что это идеальное место для рассказа, – произнесла я.

– С нами в главной роли?

– Интересная картина. Молодая, чрезвычайно красивая и очень худая для своего роста женщина в блестящих теннисных туфлях учит боязливого и ненавидящего вечеринки скрягу наслаждаться жизнью. Многие удивленно покачали бы головами. Я слишком часто таскаю тебя из одной поездки в другую, а ты вытаскиваешь меня из ненужных мне очередей. А я втягиваю тебя обратно. Это было бы восхитительно, и что еще важнее, это поможет с твоей суперромантической книгой о культе самоубийства. Это та самая многообещающая часть романа, когда читатели ухмыляются от уха до уха. Ну, давай же, нам нужен сюжет!

Гас скрестил руки на груди и, прищурившись, внимательно посмотрел на меня.

– Да ладно тебе, Гас, – рассмеялась я, ударив его по руке. – Ты можешь это сделать. Будь очаровательным.

Его взгляд метнулся к руке, потом снова на мое лицо, и он нахмурился.

– Мне кажется, ты меня неправильно понял. Я сказала «очаровательным».

Его угрюмое выражение лица дрогнуло:

– Хорошо, Яна. Но это не будет, как ты говоришь, рассказ. Выбери одну смертельную ловушку. Если я переживу это, ты сможешь спокойно спать сегодня ночью, зная, что ты приблизила меня еще на один шаг к вере в счастливый конец.

– О боже, – воскликнула я. – Если бы ты описывал эту сцену, то мы бы в ней умерли.

– Если бы я написал эту сцену, она была бы не о нас.

– Во-первых, я бы обиделась. Во-вторых, о ком тогда пойдет речь?

Он оглядел толпу, и я проследила за его взглядом.

– О ней, – сказал он наконец.

– О ком?

Он подошел ко мне вплотную, склонив голову над моим правым плечом:

– Смотри, там внизу возле колеса обозрения.

– Девушка в футболке «Поцелуй меня, я ирландец»?