– Ты только что пригласил меня на самое унылое свидание в мире, – возмутилась я. – Самое меньшее, что ты можешь сделать, это рассказать мне хоть что-нибудь о себе и о том, почему вся эта история с Новым Эдемом так важна для тебя.

Его брови удивленно приподнялись, а глаза блеснули, словно от внутреннего очага:

– Это было не свидание.

Он опять неведомым образом опошлил этот вечер.

– Верно, ты же не ходишь на свидания, – «вспомнила» я. – Так почему эта тема? Часть твоего темного, таинственного прошлого?

Его сексуальный злой рот сжался в линию:

– А что я получу в ответ?

Он шагнул чуть ближе, и я стала ощущать каждый дюйм пространства между нами. Я не была так близко к мужчине со времен Жака. От Жака пахло дорогим одеколоном, а от Гаса – чем-то сладким и соленым, как будто бы дымом ароматических палочек и ветром с моря. У Жака были голубые глаза, которые таинственно мерцали надо мной, как летний ветерок в колокольчиках. Темный взгляд Гаса впился в меня, как штопор: «Что я получу в ответ?»

– Откровенный разговор устроит? – спросила я, и мой голос прозвучал непривычно тихо.

Он слегка покачал головой:

– Скажи мне, почему ты переехала сюда, и я расскажу тебе кое-что о своем темном, таинственном прошлом.

Я секунду обдумывала предложение. Награда, решила я, того стоила.

– Мой отец умер. Он оставил мне свой пляжный домик.

Это была правда, хотя и не вся. На его лице во второй раз мелькнуло незнакомое мне выражение. Сочувствие, а может быть, разочарование? Эта эмоция проскочила по его лицу слишком быстро, чтобы я успела разобрать ее смысл.

– Теперь твоя очередь, – подсказала я.

– Хорошо, – сказал он скрипучим голосом, – но только один факт.

Я молча кивнула.

Гас наклонился ко мне и заговорщически прижался губами к моему уху. От его горячего дыхания по моей шее побежали мурашки. Его глаза искоса скользнули по моему лицу, а другая рука коснулась моего бедра так легко, словно это был ветерок. Жар в моих бедрах распространился в самую глубь, обвиваясь вокруг них, как ползучие лианы.

Это было сродни безумию, так что я живо и ярко вспомнила ту ночь в колледже. В ту ночь он прикасался ко мне именно так. Это было то первое прикосновение, когда мы встретились на танцполе – легкое, как перышко, горячее, как солнечный зайчик, и осторожное, словно намеренное.

Я поняла, что невольно задерживаю дыхание, и, заставив себя дышать, почувствовала, как вздымается и опускается моя грудь. Наверное, так выглядела эротика в девятнадцатом веке.

Как он мог так поступить со мной опять?

После той ночи, что у нас была тогда, этот чувственный голод не должен был поселиться во мне на столь долгое время. После того, как прошел год, я даже и не думала, что он будет таким.

– Я солгал, – прошептал он мне на ухо. – Я читал твои книги.

Его руки еще крепче сжали мою талию, он развернул меня прочь от машины, открыл дверцу и сел, оставив меня задыхаться от внезапного холода парковки.

В субботу я потратила слишком много времени, пытаясь выбрать идеальное место первого романтического приключения для Гаса. Несмотря на то, что я страдала творческим кризисом, я все еще была экспертом в своей области, и мой список мест, где возможна любовь с первого взгляда, а потом долгая и счастливая жизнь, был бесконечным.

Утром я первым делом набрала где-то тысячу слов, но потом все ходила по дому и пыталась гуглить, выбирая идеальное место для романтического свидания. Когда решить все никак не получалось, я поехала на фермерский рынок в городе и пошла по солнечному проходу между прилавками в поисках вдохновения. Я перебирала в ведрах срезанные цветы, вспоминая о тех днях, когда могла позволить себе букет маргариток для кухни или один более экзотический цветок – каллу – для ночного столика в спальне. Конечно, это было еще в ту пору, когда мы с Жаком проживали в одной квартире. Когда ты одна снимаешь квартиру в Нью-Йорке, едва ли будет достаточно денег на вещи, которые хорошо пахнут в течение недели, а затем умирают у тебя на глазах.

У киоска местных фермеров я набила сумку пухлыми помидорами – оранжевыми и красными, а также базиликом и мятой, огурцами и головкой свежего салата-латука. Если я не смогу выбрать, чем заняться с Гасом сегодня вечером, может быть, мы просто приготовим ужин.

Мой желудок заурчал при мысли о хорошей еде. Я сама не очень-то любила готовить. Слишком много времени у меня никогда не было, но определенно было что-то романтичное в том, чтобы налить два бокала красного вина и походить по чистой кухне, нарезая и ополаскивая овощи, помешивая и пробуя еду деревянной ложкой. А вот Жак любил готовить. Я могла только следовать рецепту, он же предпочитал интуитивный подход и мог готовить всю ночь. Кулинарная интуиция и особое терпение, когда ты в окружении аппетитных блюд, были теми двумя вещами, которых мне катастрофически не хватало.

Я заплатила за овощи, поправила солнцезащитные очки, вошла в крытую часть рынка в поисках курицы или стейка и снова погрузилась в размышления.

Персонажи могут влюбляться в любом месте – в аэропорту, в автомастерской или даже в больнице, но для антиромантика, вероятно, потребуется что-то более очевидное, чем эти варианты. Для меня все лучшие идеи обычно рождались из неожиданностей, человеческих ошибок и неудач. Чтобы составить список ключевых сюжетных моментов, не требовалось особого вдохновения. Но чтобы найти тот идеальный момент, который был изюминкой книги, оживлял ее и создавал нечто большее, чем сумма слов, требовалась писательская алхимия, которую невозможно подделать.

И последний год моей жизни доказал это. Я могла строить планы на весь день, но это совершенно не имело значения. Вот если я попадала в историю абсолютно случайно, то она увлекала меня, как циклон, полностью затягивая в себя. Это было как раз то, что я всегда любила в чтении, и то, что заставило меня писать книги. Это волшебное ощущение, что новый мир закручивается вокруг тебя, как паутина, и ты не можешь пошевелиться, пока он весь не раскроется перед тобой.

Хотя беседа с Грейс не принесла мне ни малейшего подобия этого всепоглощающего торнадо вдохновения, я на следующее утро проснулась с намеком на него – с тем, что я называю «проблеском». Конечно, были истории, которые заслуживали рассказа и о которых я никогда всерьез не думала, а тут я почувствовал искру восторга при одной лишь мысли, что, возможно, я могла бы рассказать одну из таких историй. Мне эта идея определенно нравилась.

Но я также хотела и Гасу дать это чувство. Мне хотелось, чтобы завтра он проснулся с желанием писать. Доказать, как трудно писать романтическую комедию, это было совсем иное. Я была уверена, что Гас это поймет, но заставить его понять, что мне нравится писать именно в романтическом жанре, было совсем другой задачей. В этом жанре что чтение, что писательство были просто всепоглощающими и преобразующими, как и настоящая любовь.