Я ляпаю прежде, чем мозг включается в диалог:

— Хотите, я научу вас рисовать? Это поможет скомпенсировать…

Он выглядит… не знаю, удивленным? Растерянным?

— Скомпенсировать?

— Ну… я краснею. То, что не можете… нас на психологии учили, как компенсировать утрату какой-то функции другими умениями…

Боже, что я несу?! Он же сейчас меня в грунтовке размешает!

— Утрату какой функции? — сипло спрашивает Серебров.

Я понимаю, что попала. Иногда без мозгов жить очень тяжко, Евгения Михайловна.

— Я… о, боже… извините меня, я не хотела, это не мое дело…

Его глаза еще сильнее темнеют, хотя, казалось, это невозможно.

— Нет уж, Кисточка, сказав "А", говори "Б". Что ты имеешь в виду?

Краснею. Мучительно краснею и отвожу взгляд. Странный коктейль из эмоций, смесь смущения и волнения, которое стало уже привычным спутником наших встреч. Сначала я принимала его за страх, но нет… я не боюсь Сереброва в прямом смысле этого слова. Но места себе не нахожу, когда он смотрит.

— Ты решила, что я импотент?! — рычит он. — С какого хрена?!

— Я просто… вы сказали, не можете…

— Так хочешь, чтобы я тебя трахнул?

Я качаю головой, теряюсь и понятия не имею, что дальше делать. Сейчас я его разозлила, а еще, кажется, уязвила мужскую гордость.

— Я имел в виду, Кисточка, — вкрадчивым голосом говорит Сергей, — что не могу брать тебя силой. Не люблю женские слезы в своей постели. Жду, когда ты сама захочешь, чтобы мой член был в тебе. Но если ты воспринимаешь это как слабость, придется тебя переубедить…

А вот теперь мне становится страшно. Я собственными руками толкнула себя в пропасть, смотрю на Сереброва и понятия не имею, как из этой пропасти буду выбираться, за что вообще цепляться в отчаянной попытке сохранить себя.

— Простите меня, я…

— Хватит извиняться, — отрезает Серебров.

Боже, как он близко. Стоит только чуть податься вперед и можно коснуться губами. Но сейчас его мысли не о поцелуях. Он берет мою руку и прижимает к своей ширинке.

— Расстегни.

— Нет!

— Кисточка, не зли меня еще больше. Это самое малое, чем ты можешь отделаться. Расстегни.

Онемевшими пальцами я тяну молнию на брюках. Забываю дышать, забываю собственное имя. Я ни с одним мужчиной не заходила настолько далеко. Но, думаю, ни с кем это не было бы так остро.

Ждать, пока я копаюсь, Сергей не хочет. Дергает пуговицу, молнию, заставляет меня провести рукой по напряженному рельефному животу и свободной рукой опирается на стену, наплевав на то, что она еще влажная. У меня вырывается шумный вздох, когда одна крошечная мысль с ног на голову переворачивает все внутри.

Мне нравится. Нравится касаться разгоряченной кожи. Нравится видеть рядом красивого мужчину. Нравится, пусть это неправильно и извращенно, когда он переносит в реальность рисунки, что заказывал.

А еще мне нравится власть.

Когда я сжимаю его член, он рычит, впивается мне в губы поцелуем и вжимает в стену, так сильно, что я не могу ни двигаться, ни толком дышать. Он сильнее, в десятки раз сильнее, пытается вернуть себе контроль, но даже прижав меня к себе не может подчинить собственное возбуждение.

Член твердый и горячий, по ощущениям слишком большой, что одновременно и пугает, и восхищает. Я понятия не имею, что делать, но инстинктивно чуть сжимаю напряженный орган и провожу ладонью.

Серебров стонет, уткнувшись мне в волосы.

Накрывает нереальным кайфом от его удовольствия. Ни с чем не сравнимое чувство, дарить прикосновениями такие сильные ощущения. Это как маленькая месть: сейчас он зависит от моих рук, а не наоборот.

Иллюзия. Такому, как Серебров, ничего не стоит в один момент перевернуть все.

Но какая же сладкая иллюзия!

— Еще! — хрипло просит он.

Мне хочется спрятаться, уверить себя, что это лишь сон, что я не могу так касаться, что я не могу за несколько недель превратиться в девушку, которая удовлетворяет мужчину рукой в гостиной его дома.

Его рука ложится поверх моей, сжимая сильнее, ускоряя темп. Снова раздвигает мои губы языком, горячим и влажным поцелуем уносит куда-то далеко, где нет ни единой мысли, где существуют только чужие, но очень сладкие и горячие губы, каменный член под ладонью и хриплое тяжелое дыхание.

Он стонет мне в шею, содрогается, сжимает в объятиях и несколько секунд молчит.

Мне жутко стыдно. И еще немного страшно в ожидании момента, когда схлынет наваждение, которое чуть не свело нас обоих с ума, и все вернется в реальность.

— Достаточно полный ответ? — спрашивает Сергей.

Глаза блестят, а губы трогает торжествующая и немного самоуверенная усмешка.

Одной рукой он достает салфетки из коробки, которая валяется здесь же, а второй заправляет прядь моих волос.

— Как же вкусно ты пахнешь красками, — говорит он, застегивая штаны. — Я готов кончить даже от вида того, как ты наклоняешься к банке с грунтовкой. Определенно стоит заезжать на обед почаще.

Я пытаюсь выскользнуть из его рук, но это бесполезно.

— Мне сегодня это приснится, — его лицо так близко, что когда Сергей говорит, он губами чуть касается моих, — как ты ласкаешь меня рукой, как ты сгораешь от желания, сжимая мой член. А потом приснится, как ты берешь в рот. Молись, Кисточка, чтобы я не пришел к тебе ночью, не выдержав этих фантазий. Молись, потому что тебе еще рано в мою постель, но мое самообладание держится на последних ниточках. Сегодня ты разбудила во мне очень много желаний. И тебе это понравилось. Я вижу, что понравилось, маленькой Кисточке хотелось поиграть. Скоро мы будем играть иначе. Но выкинь из своей хорошенькой головки любые мысли о том, что я чего-то там не могу, поняла? Единственная причина, по которой ты еще не в моей постели с разведенными ногами — то, что я хочу получить удовольствие от секса с женщиной, а не головную боль. Поняла меня?

Я с трудом сглатываю слюну, киваю и понимаю, что меня немного потряхивает от пережитого. Мы так и стоим у стены. Надо бы разорвать порочные объятия, сбежать от него, но я словно загипнотизирована. А Серебров не спешит выпускать меня на свободу.

И тут мы слышим с лестницы тихое, но настойчивое:

— Мама!

Откуда только берутся силы? Я толкаю Сергея в грудь и отпрыгиваю на добрый метр, как раз в тот момент, когда Эля показывается из-за поворота. Сердце колотится, как бешеное.

— Элина! — строго говорю я. — Что я тебе сказала? Нельзя ходить одной по лестнице! Ты почему не позвонила?

— Ты не ответила, — обиженно бурчит племяшка.

Отвратительнее я себя не чувствовала. Что я за мать?! Даже на тетку не тяну! Пропустить звонок ребенка, потому что обнималась с мужиком… если у меня отберут Элю, я никогда себе не прощу этого, просто жить не смогу, и…