Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это не объясняет, как ей, Марусе, быть дальше… Может быть, попросить Марка еще раз все проверить? Она посмотрела на часы. Наверное, лучше позвонить Марку завтра. Не хочется слишком часто надоедать ему, а то он подумает… Что подумает?
«Не глупи, Марусь!» – одернула она себя.
Маруся зашла в кафе, взяла мороженое и капучино, села у окна. Какое-то время просто сидела и наблюдала за людьми, проходящими мимо. На самом деле это довольно увлекательное занятие – смотреть за толпой, попадаются забавные типажи, сценки…
Когда зажглись фонари, она направилась домой. К дому Маруся подходила медленно, не спеша, вся в своих мыслях. И поэтому не заметила тень, быстро метнувшуюся от дерева. Не заметила и не смогла предупредить удар по голове, после которого она погрузилась в темноту…
* * *
Маруся дотронулась до головы. Голова болела, раскалывалась на тысячу кусков. В ней была темнота и пустота. Впереди маячил забор, но до него было далеко, несколько метров, но тысяча шагов. И надо было как-то преодолеть это препятствие. Но как? Где-то лаяли собаки, сил двигаться не было. Проще остаться здесь и заснуть. Дико стреляло в левой ноге, ныл левый бок. Маруся вспомнила – на нее напали… Вспомнила удар и провал в темноту. Она ничего не видела, только тень, отделившуюся от дерева. И все. Ее поджидали. А может быть, ждут до сих пор… Она хотела крикнуть, но голос пропал. Спазмы сдавили гортань, изнутри вырвалось сипение, как слабый гудок паровоза перед отправлением.
«Наверное, мне отбили легкие, – подумала она, – и повредили голосовые связки».
– Ползи! – приказала себе Маруся, стиснув зубы. – Ползи!
Она с усилием подтянулась на руках и преодолела полметра. Вечерняя земля источала аромат цветов и влаги.
Маруся проползла еще несколько метров. Рука уткнулась в забор. Можно попробовать подняться, но, похоже, у нее сломана нога. Маруся заплакала злыми бессильными слезами. Что-то приземлилось рядом. И теплый язык облизал лицо.
– Деметрий! – обрадовалась она. – Если бы ты еще мог говорить…
В темноте глаза кота светились. Кот терся о Марусю. Она вытянула вперед руку и поймала кончик хвоста. Вот так-то, дружок, твоей хозяйке кранты… Когда глаза привыкли к темноте, она поняла, где находится. Ее оттащили от дороги. И теперь она между домой Капитолины и двухэтажным особняком, где никто не жил. Здесь росли заросли сиреневых и жасминовых кустов…
Ее специально оттащили, чтобы никто не видел с дороги.
Чтобы никто не мог наткнуться на нее и помочь.
Ее здесь оставили специально.
Умирать.
И сколько она может здесь валяться?
В голове шумело, стреляло, в ней разрывался целый фейерверк.
Кот исчез.
«Ну вот, – с горечью подумала она, – и ты, Брут…»
Маруся проползла еще немного, пальцы впивались в землю, но сил не осталось.
Справа раздались шум, шаги, голоса, по кустам и земле заметались сполохи света, наконец в лицо посветили фонарем.
– Маруся! Ты! – охнула Капитолина. – Как ты сюда попала? Перебрала маленько? Я поначалу не поняла, почему кот меня за ноги кусает и на пороге дома стоит. Не сразу сообразила, что он от меня чего-то хочет. Умный какой.
– Я… не перебрала… – звуки давались с трудом. – На меня напали.
– Кто? Ты видела? Что за охальники озоруют?
– Без понятия. Напали неожиданно. Ничего не видела, – Маруся поморщилась от боли и замолчала.
– Давай помогу подняться. Подожди. Я сейчас кого-нибудь еще позову.
Усилиями Капитолины Михайловны и соседа, которого старушка вызвала на помощь, Маруся добралась до дома. На левую ногу она ступать не могла, так и прыгала на одной ноге. В доме опустилась на табуретку.
– Сейчас «Скорую» вызову, – сказала Капитолина.
– Ни-ни, – отчаянно замотала головой Маруся. – Не надо!
Она понимала, что придется объяснять – кто она, зачем в городе… А лишний шум ни к чему.
– Капитолина Михайловна, давайте я сейчас лягу спать, а утром посмотрим…
– Почему не сейчас? Зачем оставлять до утра? Тебе нужна медицинская помощь!
– Не надо, я потерплю, а там будет видно…
Марусе было стыдно признаться, что ей страшно снова идти куда-то в темноту. Казалось, что там поджидает ее тот, кто напал. Он никуда не ушел, а притаился и ждет ее, и стоит только переступить порог дома, как на нее нападут снова. Никакие силы не могли бы ее заставить оказаться на улице…
– Завтра, – прошептала она. – Сегодня нет сил.
– Это неразумно, – возмущалась Капитолина.
Но как объяснить, что ей страшно? А самое главное, что она никак не может привлекать внимание к своей персоне.
– Ну, я пошел? – спросил сосед, переминаясь с ноги на ногу. – Это кто так приложил-то?
– Не видела.
– Развелось бездельников, дурь всякую курят да бутылки хлещут. Посмотришь, под два метра, а ума никакого… Если что – зовите.
– Спасибо, Семеныч. Свой ты человек.
– Я завсегда. Выздоравливайте!
С этими словами он скрылся за дверью.
– Бедолага ты, – нежно пропела Капитолина, – ну кто же тебя это? Ох, связалась ты не с теми людьми, не с теми, – проникновенно заметила она. – Все эти выборы-швыборы добром не кончатся!
– Наверняка хулиган какой-то напал в темноте, сумочку вырвал…
– Хулиган, – проворчала старушка. – Ну да, хулиган! Меня не обманешь…
Через полчаса Маруся лежала в постели, Капитолина Михайловна осмотрела ее, умыла, обработала раны. Напоила крепким чаем с вишневым вареньем. Все болело, но уже не так, чуть тише. На Марусю отчаянно наваливался сон. В голове шумело, но уже терпимо.
Капитолина Михайловна выключила свет, Маруся уже погружалась в сон, и тут же что-то рыжее прыгнуло на кровать в ноги, а потом пошло все выше и выше и, наконец, добралось до лица.
– Ты не Брут, – прошептала Маруся, слабо стискивая кота. – Не Брут…
На другой день Маруся отправилась в травмпункт. Добралась туда она с помощью Капитолины Михайловны и Бориса Семеновича, который отвез ее на своем стареньком «Москвиче». Там ее ногу внимательно осмотрели, и врач сказал, что перелома нет, только небольшое растяжение. А на боку – ушибы, ничего страшного и серьезного.
– До свадьбы заживет, – успокоил он Марусю, рассматривая рентген. – Спокойный режим, не перетруждайте себя, и все пройдет.
Марусю отвезли домой, и, лежа в постели, она предалась размышлениям.
Нужно было звонить и ставить в известность начальство об инциденте и временной нетрудоспособности. Говорить правду не имело смысла. Лучше все списать на собственную неуклюжесть – оступилась, упала в яму.