Тому, что такой подложный протокол все же появился и обладал определенной убедительностью, есть весомая причина.

Во время Февральской революции и даже после нее, когда уже устоялась вроде бы власть Временного правительства, происходили нападения толп на полицейские и прокурорские архивы Петрограда. Погромы заканчивались актами вандализма и поджогами. Так произошло и с архивом прокурора Петроградского окружного суда, в котором и должны были сконцентрироваться документы расследования, так как сообщается в справке из дела 751: «…книги его канцелярии были уничтожены пожаром»[173].

27 февраля 1917 года в пожаре, теперь уже в здании Петроградской судебной палаты на Литейном проспекте, погибла текущая и архивная документация судов, уголовные дела из кабинетов следователей, собрание вещественных доказательств, а также кабинеты научно-судебных экспертиз, где и должны были храниться важные материалы по делу Распутина, в частности альбомы с фотографиями с места преступления и тела жертвы. Здание не пытались даже тушить: оно выгорало три дня!

Но фотоальбому с криминалистическими снимками с места преступления, места обнаружения и аутопсии тела жертвы повезло: знаменитый сыщик и глава сыскной полиции Петрограда Аркадий Кошко в дни революции унес его к себе домой. Однако сохранить его не смог. Вот что он вспоминал: «Целый альбом, относящийся к этому делу, хранился у меня и был мною уничтожен, когда в Петербурге пошли повальные обыски»[174].

Эти пропажи помогли легализации недостоверного акта вскрытия, появившегося во Франции и опубликованного Аленом Руле.

Удивительно, но в конце 1959 года тот самый криминалистический альбом, который вроде бы уничтожил Кошко, Музею Революции в Ленинграде дарит проживавший в Грозном В. И. Афонин. В то же время один из листов этого альбома с фотографией лежащего на полу Распутина с отчетливой раной на лбу дарит тому же музею некто Корвин-Круковский[175].

Но вот судьба первоначального акта так и остается невыясненной. Однако его аутентичное переложение, пусть и в урезанном виде, имеется в прокурорском деле Минюста, которое мной и цитируется в этой книге.

Кроме того, мне удалось обнаружить в документах ГАРФ, в Фонде 1463, так называемой «Коллекции отдельных документов личного происхождения», записку, которая может намагнитить взгляд исследователя до электрической искры:

«Его Превосходительству Господину министру Юстиции

Прокурору Петроградской судебной палаты

Рапорт

При сем предоставляю Вашему Высокопревосходительству вещественные доказательства по делу об убийстве Григория Распутина, согласно Вашему словесному приказанию.

Прокурор судебной палаты Завадский.

№ 13596

Декабря 28 дня, 1916 г.»[176]

Этот лист двойной: он, в сущности, обложка бумажной папки. Она пуста, и только странная перечеркнутая цифра 9 и пометка «21 стр.», видимо, указывали на количество страниц, когда-то в ней содержавшихся. Лаконичная запись на титуле дела сообщает: «Приложений нет»[177]. А само это крохотное дело было сформировано в ГАРФ 8 июня 1966 года, видимо, из россыпи. Именно этот документ и должен был бы находиться в общем своде других, которые приобрела в 1932 году антикварная фирма К. W. Hiersemann, о чем писалось в самом начале. Но, видимо, он входил в документы, которые составлялись до начала работы над делом другого следователя – Ставровского. Рапорт Завадского позволяет нам с большой уверенностью предположить, как прокурорские материалы попали в Германию в начале 30-х годов XX века.

В своем письме в редакцию «Последних новостей» следователь Завадский сообщает: «…я припоминаю, что еще при мне, как наблюдающем за предварительным следствием, была попытка управляющего министерства юстиции Добровольского взять дело к себе»[178]. Документ и регистрирует эту попытку. Адресат рапорта – министр юстиции Николай Александрович Добровольский. Его близость ко двору очевидна. Хотя он и был расстрелян в Кисловодске большевиками как заложник 21 октября 1918 года, документы могли быть проданы его многочисленными эмигрировавшими за границу родственниками.

1.

Какими бы ни были политические и человеческие предпочтения представителей следственной части Минюста, дело об убийстве Г. Е. Распутина продолжало успешно раскручиваться. Уже в первые дни прокуроры могли сделать ряд важных выводов относительно обстоятельств убийства и последних минут жертвы.

Основываясь на криминалистических фотографиях, данных судмедэкспертизы и на показаниях городового Ефимова, можно было нарисовать следующую картину: за несколько секунд до того, как в 2 ч. 30 м. ночи, по словам блюстителя порядка, раздались выстрелы, из боковой двери Юсуповского дворца выбежал Распутин.

Первый услышанный выстрел – был тот самый выстрел в нижнюю левую часть грудной клетки, «образовавший огнестрельный канал через желудок и печень, с выходным отверстием на правой стороне»[179]. Он был произведен еще в подвале. Но почему же его звук был слышен на улице? Очевидно, потому что по какой-то причине преступник, возможно от волнения, не закрыл дверь в подвал. И тогда выход из подвала к площадке внешней двери сыграл роль усиливающей звук трубы. Получается, что, несмотря на старания заговорщиков, и этот выстрел оказался услышан на улице.

Далее стрелявший, очевидно, выходил из двери, поднимаясь по ступеням из подвального зала. Затем он настиг темный силуэт, после чего «через 3–5 секунд последовало еще 3 выстрела, быстро, один за другим…» Это означало, что сближение жертвы и убийцы было почти мгновенным, хотя на этот раз первая пуля пролетела мимо. И лишь вторая подкосила Распутина. О ней мы знаем, что она была выпущена еще в стоявшую жертву, что подтверждает петроградский криминалист: «На поставленные эксперту Косоротову вопросы он высказал заключение, что при нанесении ран туловища он мог находиться в стоячем положении»[180].