– Все папке расскажу, так и знай! – прокричала ему вдогонку показавшаяся во дворе женщина.

На руках у нее сидел еще один ребенок – помладше, лет трех.

– Вы к кому? – заметив наше присутствие, спросила она.

– Добрый день, – входить во двор без приглашения казалось мне не очень красивым, и я осталась стоять за калиткой. – Простите за беспокойство… дело в том, что в этом доме когда-то жили мои дедушка с бабушкой и мама. Я хотела спросить… может быть, с того времени остались какие-нибудь вещи?

Я и сама понимала, насколько глупо это звучит. Ну какие вещи могли сохраниться спустя столько времени? Если они и остались после отъезда, то новые жильцы их наверняка выбросили. Просто я не знала, как еще начать разговор и какую причину придумать, чтобы меня пригласили войти. Впрочем, зачем именно мне нужно войти, я не знала тоже. Разве что просто взглянуть на это место…

Пытаясь успокоить разревевшегося ребенка, женщина наморщила лоб и усомнилась:

– Вряд ли, конечно… этот дом несколько раз перепродавали. Мы только два года назад его купили. До нас здесь еще одна семья жила, потом им жизнь сельская осточертела, поднакопили денег и в город перебрались. Да цыц ты! – шикнула она на заходящегося плачем мальчугана. – И за что мне это горе?! Папка твой на заработки укатил, да… а мне тут воюй с вами!

Следующие слова она уже снова адресовала нам:

– Хотя Толя вроде говорил, что на чердаке какие-то старые коробки валяются. Можете посмотреть, если хотите…

– Будем очень признательны, – улыбнулась я, войдя, наконец, во двор.

Хозяйка дома жестом позвала нас за собой, но при этом как-то странно на нас посмотрела. Показалось, что в ее глазах промелькнула настороженность, но уже в следующую секунду она отвернулась, и я подумала, что мне могло просто померещиться.

– Осторожнее, мой паршивец здесь везде конструктор разбросал, – предупредила она, войдя в дом, и, потянув носом, воскликнула: – Черт! Каша подгорела!

В доме и впрямь ощутимо пахло горелым. Пока женщина, умчавшись на кухню, гремела там посудой, мы с Егором дожидались ее возвращения в прихожей. Я скользила взглядом по новым бежевым обоям, угловому шкафу-купе, полке для обуви и небольшому прямоугольному коврику. Ремонт был явно новый, и я пыталась представить, как выглядел этот дом сорок лет назад, когда Майкл с бабушкой только-только сюда переехали. И как он выглядел позже, как со временем менялся. Быть может, его вообще снесли и отстроили заново? Но даже в этом случае здесь осталась Память. Если не помнит дом, то помнит земля, на которой он стоит… странная все-таки штука – время.

Хозяйка вернулась к нам минут через пять – еще более взъерошенная и усталая.

– Пойдемте, провожу вас, – вздохнула она, и снова мне показалось, что в ее взгляде присутствует настороженность.

Ведущая на чердак лестница пряталась за книжным шкафом в конце коридора. Это была совершенно обычная переносная лестница, упирающаяся в чердачный люк. Объяснив, где стоят коробки, хозяйка сказала, что подождет нас внизу и занялась подбежавшим к ней ребенком.

Чердак оказался большим, тянущимся почти над всем домом. В отличие от первого этажа, здесь было очень пыльно и темно. Чтобы включить свет, пришлось вручную подкрутить единственную лампочку, болтающуюся под потолком на тонком проводе. Сквозь маленькое чердачное оконце было видно, что на улице за это короткое время успело заметно стемнеть.

– Она не очень-то нам рада, – негромко заметила я, подразумевая хозяйку. – Но все-таки впустила.

– Мила не очень суеверная, как и ее муж, – продвигаясь вглубь чердака, произнес Егор. – Но они наслушались россказней Галки о первых владельцах этого дома.

– Галки? – переспросила я.

– Галины Ересеевой, – пояснил он. – Ее бабка была кем-то вроде местной знахарки.

Прозвучавшее имя почему-то показалось мне смутно знакомым, а потом я вспомнила, где его слышала. Так звали пожилую женщину, с которой мне довелось столкнуться у супермаркета. Она еще, увидев меня, перекрестилась…

У меня возникло предположение, которое я не преминула проверить:

– А эту ее бабку случайно не Евдокией звали?

– Евдокией, – подтвердил Егор.

Ощущая, как мгновенно пересыхает в горле, я сглотнула и поинтересовалась:

– И что такого Галка рассказывает?

Егор в это время нашел нужные коробки и, присев перед ними, вместо ответа бросил:

– Смотри, что тебе нужно и пойдем. Ты права, Мила не очень нам рада. Не стоит заставлять ее нервничать.

Всего коробок оказалось две. В первой обнаружилось старое, пропахшее сыростью и пылью тряпье, а во второй – несколько книг, шкатулка с нитками и пучком засушенных трав, стопка перевязанных школьных тетрадей и потрепанный плюшевый медведь.

Почему-то из всего этого «богатства» меня привлек именно медведь. Может, потому что он, скорее всего, когда-то давно принадлежал ребенку? Маме…

Взяв его в руки, я ощутила под пальцами мягкий ворс, заметила съехавший в сторону глаз из пуговки и зеленое пятно на левой лапе. Медведь тоже пах пылью и сыростью, но держать его в руках не было неприятно. Никогда не страдала излишней сентиментальностью, но сейчас что-то внутри болезненно защемило. Было в это игрушке нечто такое… трогательно-беззащитное, что ли.

Отложив его в сторону, я мельком пролистала школьные тетради и невольно улыбнулась тому факту, что по точным наукам у мамы были сплошные двойки. Этим мы с ней отличались – я, наоборот, любила химию и биологию.

Найденные книги никакого интереса не представляли, как и катушки ниток. А вот шкатулка, в которой эти нитки хранились, показалась красивой. Вообще-то я не большой любитель всяких антикварных штук, но эта вещица мне понравилась. Снаружи она была металлической – оловянной, кажется, – с лаконичными узорами на крышке, напоминающими рыбью чешую. А внутри – деревянной, с забившимися в уголки комками пыли и кучей мусора от засушенных трав.

– Осторожно! – почему-то предостерег меня Егор, когда я коснулась пучка трав с намерением его взять.

Недоуменно на него посмотрев, я уточнила:

– Они что, по-твоему, ядовитые?

Не сводя взгляда с моих пальцев, касающихся засохших трав, Егор едва заметно отрицательно качнул головой. Сложилось впечатление, что его что-то очень удивило, но что именно я так и не узнала.

В итоге с чердака я забрала с собой только медведя и шкатулку. Сперва хотела забрать обе коробки, но потом подумала, что, будь их содержимое было Майклу дорого, он, уезжая из поселка, не оставил бы эти вещи здесь.

Мила искоса взглянула на игрушку в моих руках, явно не понимая, зачем та мне понадобилась, но промолчала. Мы уже выходили из дома, когда в прихожую выбежал ее младший сынишка, чьи губы были перепачканы манной кашей.