– Ничего интересного в этом нет, – еще более настойчиво опровергнул Жебет никчемное любопытство подруги.

Официант смочил бокалы шампанским, сказал «Поздравляю» и незаметно удалился.

– За тебя! – с пафосом произнес жених.

– Спасибо, – мягко поблагодарила невеста.

Пригубили. Отведали знаменитый салат «Столичный» – снова пригубили. Разговор не клеился. Петровой было неловко: паузы зависали одна за другой. Совсем по-другому чувствовал себя Жебет. За столом восседал всесильный король, совершенно справедливо требующий благодарности и признания от немногочисленной свиты в Люсином лице. Павлик надувал щеки, периодически протирал салфеткой очки, говорил о прекрасном союзе двух сердец, одно из которых было его, другое – Петровой. Шампанское быстро ударило непьющему Жебету в голову, и он было собрался заказать для возлюбленной песню, как принесли горячее.

Колеты по-киевски, усыпанные бисером панировочных сухарей, покоились на салатном ложе в окружении комковатых рисовых пригорков. Павлик шумно втянул в себя воздух и в нетерпении потер пухлые ручки. Неизвестно откуда выскочило лакейское «Ну-с» и вонзилось в Люсино ухо. Ей стало снова не по себе, и от волнения Петрову замутило.

– Ну-с, – снова повторил Жебет и вооружился ножом с вилкой.

Люся молча смотрела, автоматически поглаживая тонкими пальцами никелированную поверхность ножа. Медлила, словно собираясь с духом. Проткнув котлету вилкой, Павлик разметал гастрономическую красоту по тарелке и наконец-то заметил бездействие своей дамы.

– Что-то не так? Почему не ешь?

– Не хочу.

– Ты не владеешь ножом?

– Владею. Просто не хочу. Я уже сыта.

Жебет поперхнулся – кусок застрял у него в горле. Глаза выкатились, округлились еще больше. Он шумно задышал, раздувая ноздри, и, наконец, просто шарахнул пухлым кулаком по столу. Люся вздрогнула и, почувствовав на себе взгляды любопытных посетителей, втянула голову в плечи.

– Я… сказал… ешь. Ешь . Я сказал, – оглушающим шепотом приказал Павлик.

– Я не хочу.

– Ешь! – взвизгнул побагровевший Жебет.

Петрова с искаженным от ужаса лицом схватилась за нож – бросила. Потом – за вилку. Зажала побелевшими пальцами и ткнула с закрытыми глазами в ненавистную котлету. Не попала – только разметала в разные стороны рисовые пригорки. Отчаянно смутилась, стала собирать по скатерти брызнувшие во все стороны рисинки. Только бы не поднимать головы – не смотреть ни на Павлика, ни на заинтересованных официантов, ни на откровенно развернувшихся в ее сторону гостей ресторана.

– Почему вы не ушли? – Не знаю. Дура потому что. Стыдно было, все смотрят. Неудобно. Мрак, в общем.

Люся еле дождалась вечерней программы: верхний свет потушили, и на сцене появилась грудастая певица с широкой бархоткой на шее. Зал взревел – знаменитую одесскую шансонетку Раю Пизанскую обожали. Как и предполагал ресторанный репертуар, одна за другой лились песни о несчастной любви, об ушедшей юности, о постаревшей маме, о коварной подруге и, конечно, о родине. Рая рыдала в микрофон и в особо трепетные минуты закрывала глаза. Потом, якобы не справляясь с нахлынувшими чувствами, удалялась к клавишнику, где закуривала сигаретку и томно выпускала дым в сторону кулис.

Особенно Рая нравилась восточным мужчинам, щедро раскидывавшим по сцене четвертаки. Пара точных бросков – мадам Пизанская подавляла в своей могучей груди рвавшийся наружу стон и возвращалась к благодарной публике, исполняя на бис сначала песню о маме, потом – об убитом бойце и, наконец, снова о родине.

Жебет слушал известную шансонетку с надменным выражением лица, помня, что кабацкая музыка есть воплощение безвкусицы и пошлости. Экивок в сторону бабушки. На самом деле Рая ему понравилась, но признаться в этом Павлику было не под силу. Намеренный разделить с Петровой впечатления, он обернулся, но ничего, кроме осиротевшего стула, не обнаружил. Растерялся. Вскочил. Бросился к выходу. Запаниковал, что ушла. А Люся просто стояла в вестибюле и смотрела сквозь огромные витрины на дождь.

– Ты что? – заволновался Жебет. – Уходить собралась?

– Нет, – тускло ответила Петрова. – В зале очень громко и накурено.

– Еще мороженое осталось.

– Хорошо, – еще бесцветнее согласилась Люся.

– Доедим и пойдем.

Доели. Дождь закончился. Стало зябко. Около ресторанных дверей стояло несколько такси с черными, почти неразличимыми шашечками и зелеными огоньками.

– Прогуляемся?

– Нет. Я устала.

– Тебе что, не понравилось? – искренне удивился Павлик.

Петрова вспомнила «Ешь, я сказал» и почему-то соврала:

– Понравилось. Спасибо.

Замутило еще сильнее, но не вырвало. К остановке подъезжал последний, судя по всему, автобус.

– Может, на такси?

Люся подумала, что ослышалась. Жебет решительно отправился к рядом стоявшей машине. Вставил голову в окошко – вытащил обратно и старательно закачал головой. Таксист, мигом утративший интерес к клиенту, тупо уставился в лобовое стекло.

– На такси? – смущаясь, переспросила Петрова подошедшего жениха.

– Нет уж, лучше на автобусе.

«Ну, на автобусе, так на автобусе», – согласилась Люся и вслед за будущим мужем рванула к остановке.

– Как, вообще?

– Вообще.

– А свадьба?

Кстати, вдвоем у Жебетов почему-то не получалось. Личное пространство семейной пары никак не выстраивалось. В него всегда залетали непрошеные гости: родственники, друзья, друзья друзей, свои и чужие дети, пациенты, в конце концов.

Когда Павлик вернулся после распределения и назвал путь назначения, Петрова почувствовала себя преданной и призвала супруга к ответу:

– Зачем? Зачем было соглашаться? Тем более туда?

– Там живет твоя приемная мать. Мне кажется, это логично?

– Почему ты со мной не посоветовался? – продолжала атаку Люся.

– Зачем? – парировал Павлик. – Я все рассчитал. В твоем положении особенно выбирать не приходится.

– Почему? – взбунтовалась Петрова.

– Да потому, что ты не понимаешь! – начал раздражаться Жебет.

– Чего я не понимаю? – Люся перешла на крик.

– Я даю тебе возможность взять реванш, – гордо и сухо заявил Павлик и принял эффектную позу миссионера в толпе аборигенов.

– Ка-а-а-кой реванш? – Внутри Петровой все клокотало, в порыве она даже стянула с себя очки и сжала их в кулаке до хруста. – Какой реванш я должна взять?!

– Ты возвращаешься победительницей – врач, замужняя женщина… Ты обречена на уважение. Пусть все видят, чего ты достигла…