Тес старалась не поддаваться страху, который уже подбирался к горлу..

Она была во тьме. И она была совсем одна.

Сидя на краю, Тес пыталась смыть солёные слёзы, остудить раскрасневшееся лицо. Она выполняла все рекомендации Мериды — делала ровные глубокие вдохи и выдохи, представляла себя на лесной опушке в окружении милых пушистых зверушек, уверяла себя, что её согревают лучи летнего солнца. Только вот ничего из этого не помогло побороть панику. Тес ни на секунду не могла забыть, что вокруг монолитные каменные стены, что она, скорее всего, на несколько десятков, а то и сотен метров под землёй, что выхода нет, даже намёка на него. Все эти мысли роем крутились в голове, вышибая остатки храбрости.

— Надеюсь, хоть с остальными всё в порядке, — тихо прошептала она, обнимая себя руками и закрывая глаза.

***

Солнце нещадно палило, припекая голову. Яркий свет резал глаза, заставляя Ноя прикрывать их ладонью. Ноги быстро увязли в горячем песке, мелкие песчинки проникли под одежду, обжигая и раздражая кожу. Вокруг, сколько не гляди, не было ничего. Казалось, даже хищники разбежались и попрятались от знойного солнца в надежде, что добыча сама издохнет от жажды или поджариться.

Ной понимал, что ему надо идти. Всегда была возможность наткнутся на хоть какое-то укрытие — крупный камень или захудалый кактус. Если в этой линии водились кактусы. Всё лучше, чем стоять на месте и ждать, когда жара свалит его с ног. Но Ной переоценил себя. Как это часто бывает с самоуверенными странниками пустынь, их быстро накрывает солнечный удар и обезвоживание, лишая сознания и заметая обездвиженные тела жёлтым песком.

Он очнулся, услышав надрывный кашель. Словно человек вот-вот выплюнет легкие, а вместе с ними и все остальные органы в теле, кашель, не дающий ни вдохнуть, ни выдохнуть. Так кашляют те, кому осталось не долго.

Открывая отекшие глаза, Ной ожидал увидеть перед собой старца, который едва ли может самостоятельно выпить воды. Но вместо сухих немощных рук над ним колдовали тоненькие бледные запястья, хозяйка которых положили на его лоб мокрую, но едва ли прохладную тряпку. Неуверенные, шаркающие шаги, громыхание мисками и ложками сопровождали каждое её движение.

В помещении, в котором Ной оказался, царил полумрак. Слабый свет проникал сквозь соломенную занавесь в дверном проеме. Затуманенным взглядом Ной разглядывал хозяйку со спины. Хрупкая, низкая, не складная, с отросшими сальными волосами чуть ниже лопаток. Ребёнок, лет двенадцати, не больше.

— Вам не стоило идти в пустыню без подготовки, — спокойно произнесла незнакомка, помешивая что-то в котелке.

Ной приподнялся на локте, пытаясь получше рассмотреть юную спасительницу. В грязном сером платке на голове, в халате со множеством криво пришитых заплаток, она босыми ногами стояла на деревянном ящике, потому что иначе не дотягивалась до котелка на печи. Её загорелая кожа местами шелушилась и облезала, а местами была покрыта паутинкой тонких белых шрамов.

— Пустыня — не место для одиночек, вы не знали?

Девочка повернулась к нему лицом. Ной знал, что она обращалась к нему, но её тусклые, затянутые белой пеленой глаза смотрели не на него. Даже не сквозь. А туда, куда может смотреть только шаман или провидец. Туда иногда смотрит каждый Видящий — за Грань.

— Вы можете звать меня Санорой, господин странник. Санорой из Белой пустыни.

Глава 7

Дорель сидел, откинувшись на широкую спинку обтянутого кожей кресла, и барабанил пальцами по резному подлокотнику. Перед ним на столе лежал свежий отчёт. Его содержимое не вызвало особых переживаний, но заставило окунуться в воспоминания.

Марк, единственный сын Дореля, оторвался от работы и присмотрелся к отцу. Меланхолия была редким гостем на строгом лице и обычно посещала Дореля в дождливые вечера, коих было сравнительно мало в Гольсоре — городе вечного лета. Порой Марк дивился предпочтениям своего свиду холодного отца. Дорель никогда не селился в местах с суровым климатом или унылым пейзажем, отдавая предпочтение буйно цветущей зелени и воде. В детстве Марк был убежден, что отец не живёт в вечной мерзлоте только из-за жены, матери его младшей сестры, которая отличалась повышенной капризностью и завышенными стандартами.

— Значит, Кроунеста больше нет, — произнёс Дорель, обращаясь скорее к себе, чем к сыну.

— Там остался рубион, — осторожно заметил Марк, откладывая в сторону хрустальное перо, оставляя на салфетке аметистовые кляксы.

— Да, — подтвердил Дорель и развернул кресло. Из окна его кабинета открывался вид на благоухающий розовый сад — творение его второй жены. Сад был гораздо живописнее своего предшественника в вечно пасмурном Кроунесте, и нравился Дорелю больше.

Марк выпрямился и тоже уставился в окно. Его глаз не особо радовали яркие цвета, но пока мачеха и Миели довольны, то пусть будет так. Марк взволнованно провёл рукой по пшеничным волосам, зачёсывая их назад.

— Голем был стар и никуда не годен, — неожиданно продолжил Дорель, наблюдая за бегущей по садовой дорожке дочерью. — Главное, что мне удалось узнать его строение. Последующая судьба рубиона меня мало заботила.

Дорель резко замолчал и ещё раз взглянул на отчёт. Его люди свою работу знали, но Дорель всё равно был недоволен. Они должны были разыскать следы этих безумных фанатиков, ордена Пустоты, но все ниточки обрывались, одна за другой.

Острая жажда мести вспыхивала в глазах Дореля всякий раз, как он вспоминал довольные рожи еретиков, посмевших насмехаться над Проматерью.

— Отец, — после недолгой борьбы с собой, рискнул обратиться Марк, — я хотел обсудить с Вами приём в честь Дня Рождения Миели.

— Мм?

Дорель не казался заинтересованным в теме, но позволил Марку закончить мысль.

— В этом году ей исполнится пятнадцать, — всеми силами намекал Марк на значимость события. — Готовить ли нам место для посвящения?

Видя, какой улыбкой одарил его отец, Марк внутренне содрогнулся. В горле пересохло и засосало под ложечкой. Марку было уже двадцать, но он до сих пор не мог совладать с тем животным страхом, который накатывал на него в присутствии отца.

Дорель сцепил руки в замок и довольно прищурился, раздумывая, каким людям стоит отослать приглашения на знаменательный праздник. Марк сглотнул. Он хорошо знал это довольное выражение лица. Оно означало вовсе не любовь к дочери, а предвкушение возможностей, распахнувших свои двери.

Покинув в тот день кабинет отца, Марк первым дело подозвал своего слугу. Следовавший за ним тенью человек в чёрной водолазке и шароварах оказался на три шага позади в ту же секунду, низко склонив голову. Слуга был невысок, даже скорее мелковат, особенно на фоне Марка. И, тем не менее, в способностях