Он постучал в дверь, и через какое-то время ему открыла дама с высокой прической, мадам Жонкур: именно она обнаружила труп Сидони. Сыщик представился и сказал, что хотел бы задать ей еще несколько вопросов, касавшихся случившегося. Она пригласила Луазона внутрь, провела в гостиную и гостеприимно указала на один из стульев. Усаживаясь, сыщик с любопытством оглядел помещение. Дом был старым, если не сказать обветшалым, а пара его окон действительно выходила на ту улицу, где находилась злополучная прачечная. Сама комната была переполнена всевозможными вещами, преимущественно одеждой: по стенам были развешаны традиционные провансальские сарафаны, а под потолком причудливыми ажурными гирляндами висели чепчики и платки.

Когда мадам Жонкур расположилась напротив него, Луазон заговорил:

— На месте преступления были обнаружены следы деревянных башмаков, и я хотел бы сравнить их с вашими. Не извольте беспокоиться, это обычное дело…

— Нет-нет, ничего страшного, я понимаю, — с готовностью отозвалась его собеседница и вскоре вернулась с парой обуви. — Вот они!

— Замечательно.

Сыщик выудил из кармана сантиметр и, сделав необходимые замеры, отметил, что размеры подошвы полностью соответствуют найденным две недели назад в прачечной отпечаткам. Не укрылась от его внимания и другая деталь: каблук левого башмака был обломан.

— Мадам Жонкур, — медленно проговорил Мишель Луазон, — не соизволите ли вы записать вместе со мной ваши показания?

— Это ещё зачем?

— Просто я абсолютно убеждён, что именно вы убили Сидони Лябрюйер!

— А вы попробуйте это доказать!

— Что ж, извольте. Вы и впрямь действовали весьма осторожно и постарались не оставить следствию никаких зацепок. Решение идти за жертвой след в след по утоптанному земляному полу прачечной — и вовсе идея в высшей степени хитроумная. Однако вы не учли одну деталь, которую я заметил сразу же: сломанный каблук на вашем левом башмаке. У Сидони с обувью все было в порядке.

Это Мишель Луазон явно блефовал. Он ничего не знал про обувь убитой, да и обломанный каблук на следах двухнедельной давности — это было лишь случайное наблюдение местного полицейского Бернара, на которое никто не обратил внимания. Ему просто пришла в голову такая идея, и он решил посмотреть, какой будет реакция этой женщины. И он продолжил блефовать:

— Ударив девушку ножом, вы обставили всё как самоубийство, покинули место преступления и, прикинувшись несчастной овечкой, побежали сообщить, что мол вы нашли в прачечной труп. Кричали вы при этом довольно правдоподобно и громко, так что заподозрить вас никому и в голову не пришло!

Сыщик особо не надеялся на эффект своей провокации. Это был его обычный приёмчик, и примерно в семи случаях из десяти он выслушивал резкую отповедь с пожеланием не опускаться до дурацких фантазий. Сейчас он, однако, попал точно в цель. Лицо мадам Жонкур Луизы стало пунцовым. Она пристально смотрела на него с минуту, а потом вдруг вскинула голову и расхохоталась:

— Что ж, так и есть: это я её прирезала. Я ненавидела эту мерзавку! Нечего было воровать мое бельё. Вы только подумайте: она украла совсем ещё новёхонькую сорочку и два носовых платка!

— Зачем же ей было это делать? Быть может, все было наоборот, и это вы забрали пару вещей из корзинки убитой? Примерно так же, как вы выкрали нож из лавки ее отца.

— Нет! Нет, это все она! Воровка! — яростно прокричала мадам Жонкур, и лицо её побагровело.

Мишель Луазон пожал плечами, медленно недоверчиво покачал головой и промолвил:

— Умереть в столь юном возрасте за сорочку и пару платков…

***

Потом был суд. Присяжные постановили, что мадам Жонкур помешалась на клептомании и совершила свое страшное преступление в невменяемом состоянии. Оказавшись в психиатрической лечебнице, она покончила с собой, повесившись на бельевой верёвке.

Что же до нашего сыщика Мишеля Луазона, то он по-дружески уступил все лавры раскрытия этого преступления своему другу Морису Лямотту, а тот в благодарность подарил ему бутылку замечательного розового провансальского вина 2000 года с ароматами лесных ягод и пряными нотками производства знаменитой в округе компании Жан-Жака Бребана. Потом он расследовал еще немало преступлений, а старый деревянный башмак с обломанным каблуком занял почётное место на его личной полке с трофеями. Как говорится, в назидание себе и другим…

Чёртов флик

Инспектор Лямотт наблюдал за девчонкой, милой девочкой, разве что, наверное, слишком сильно накрашенной, если оценивать на его вкус. Словно маска поверх лица — ему такое не очень нравилось. Сидя перед ним на стуле в участке на улице Корделье, она, казалось, вовсе не боялась. Обычно арестованные и подвергнутые допросу сидят, опустив глаза вниз. Большинство выглядит совершенно потерянными. Полицейская машина — это дробилка личностей. Виновен ты или пока ещё только подозреваемый, ты попадаешь в жернова системы — этого следственного беспредела и формально установленного насилия. А вот лицо этой девушки светилось ироничной улыбкой. Её манера держаться провоцировала. «И кого она из себя изображает? Бесстыдная, дерзкая или просто комедиантка, в совершенстве освоившая свою роль?» Морис Лямотт пока не понимал, как её классифицировать. Он невольно восхищался её внешним видом. Её грудь была высокой и упругой, и маленький лифчик только усиливал этот эффект. Слишком короткая юбка позволяла видеть стройные ноги. У неё было тело, загоревшее естественным образом: она явно происходила откуда-то из Северной Африки. Она привлекала к себе взгляды окружающих — вожделенные мужские и завистливые женские. И она прекрасно отдавала себе в этом отчёт.

При этом она скрещивала ноги, приподнимала их, заводила под стул, и это указывало на некоторую нервозность. Она пыталась выглядеть уверенно, но тело выдавало то, что у неё проблемы. Никто не может чувствовать себя комфортно перед полицейскими. Пережиток прошлого, восходящий ещё к временам Великой инквизиции.

Появились розовые трусики… Она словно демонстрировала всё, что у неё есть привлекательного. Схваченная патрулём в Парке Журдан этой ночью, она сначала отрицала, что была проституткой. Но у неё не оказалось при себе документов, удостоверяющих личность, и полицейские забрали её для проверки в комиссариат. Если не зарабатывала деньги, то что она делала посреди ночи практически в темном лесу?

— Я была с парнем в его машине. Он сам вызвался отвезти меня домой. В какой-то момент он попросил меня о нежности. Я отказалась. Он в гневе остановился и выбросил меня из машины.

Произнося слово «нежность», девушка явно засмущалась. Более подходящее слово тут должно было быть совсем другим. Но она не смогла выдавить его из себя. Для так называемой ночной бабочки это было удивительно.

— Кто этот парень? — спросил инспектор Лямотт.

— Я не знаю. Мы