«Случайно? Вы случайно заходите не в свою спальню? Идите, идите вон, иначе я позову горничную!»

Эта чётко выраженная угроза, несомненно, вернула его к реальности. Он вытащил руку из платка и положил платок обратно в карман, но при этом покосился на него виноватым взглядом.

Я тоже взглянула на платок, и увидела там, к моему изумлению, несколько красных пятен. Судя по всему, это была кровь.

«Вы поранились?» — сказала я.

«Да нет, ничего особенного, — сказал он, — платок таким и раньше был. Я ничего не делал, уверяю вас.»

«Как вам пришла в голову мысль войти сюда?» — спросила я снова, уже начиная успокаиваться.

«Весьма просто, — сказал Миша, — Я искал уборную, увидел тарелку на полу, потому и вошёл. Кроме того, дверь не была заперта!»

«Отличное оправдание! — ответила я, впрочем, не будучи в силах сдерживать улыбку, ибо Миша в тот момент выглядел действительно забавно и казался слегка наивным. — Мы не среди дикарей живём, и тарелка на полу не означает приглашения войти… Миша, я вижу, что вы слегка не в себе. Уходите и не рассказывайте никому, что были здесь.»

Я не могу сказать точно, что случилось с ним после этого. Он набросился на меня, как сумасшедший, и в спальне совершенно невинной девы развернулась ужасная сцена: слишком слабое, чтобы защищаться, тело в яростных объятьях озверевшего мужчины.

Моя лёгкая одежда была, конечно, плохой защитой от стремительного жара, исходившего от тела двадцатичетырёхлетнего парня, и я очень хорошо помню ощущение, сперва отталкивающее, затем неожиданно и на удивление завораживающее — сначала в бёдрах, потом в шее и вниз мурашками по спине.

Моё сопротивление быстро слабело, и Миша, почувствовав это сразу же, с особенной жестокостью припал своими толстыми влажными губами к моему полуоткрытому рту.

Его язык искал мой — и, когда нашёл, надавил на него с силой.

«О, ужас! — закричала я, отворачиваясь и с силой отталкивая от себя нападавшего. — Вы чудовище! Уходите!»

Миша схватил меня за талию, крепко сцепив на ней руки.

«Нет! — сказал он. — Теперь я не уйду. Кроме того, ты моя. Я покорил тебя. Ты принадлежишь мне.»

«Чудовище! Чудовище! — взвыла я. — Вы украли мой поцелуй! Поцелуй, который не принадлежит вам. И я принадлежу не вам, но другому, необъятному существу, рядом с которым вы — ничто.»

В Мишиных руках, во всём его теле была какая-то фантастическая ярость. Его маленькие серые глаза стали почти прекрасными от этой ярости. Он замер на мгновение, впиваясь ногтями в мою кожу сквозь ткань халата, но вскоре победно закричал: «В любом случае, этот некто, которому ты якобы принадлежишь, не смог сделаться твоим господином!»

Что бы это значило?

Миша отпустил меня, подобно завоевателю, знающему о своей победе, и, сделав несколько шагов по комнате, взял стул у письменного стола и спокойно сел на него.

Сама же я стояла, подобно осуждённому преступнику, в центре комнаты.

«Мои земли! Мои земли затоплены!» — услышала я плачущий голос.

Миша первым нарушил молчание.

«Ксения, — сказал он более приятным голосом, — иди сюда и сядь на своё место перед столом. Стол будет отделять нас друг от друга, и ты сможешь спокойно объясниться.»

Я чисто механически подчинилась. Я подошла и села напротив Миши, положив обе руки на гранитный пресс-папье. Когда человек в беде, он чувствует нужду держаться за что-то твёрдое.

«Объяснись же,» — приказал Миша.

Я смотрела на него без удивления, словно признавая внутри себя его право говорить со мной столь властным тоном.

И в то же время я сказала ему: «Мне нечего объяснить вам — это вы должны передо мной извиниться.»

Выражение лица Миши было величественным.

«Ах, да! — сказал он, с высоты своего величия. — Похоже, ты забыла, что Васильковские ведут свой род от донских казаков, вольных и гордых, и не позволяют никому оспаривать свои победы. Я утверждаю своё право там, где я нахожусь.»

«Если вы считаете, что имеете право на меня, вы ошибаетесь.» — глухо произнесла я.

«Я не спрашиваю твоего мнения о вышесказанном, — ответил Миша. — Что мне действительно важно знать — так это имя и место пребывания того другого, того необъятного существа, о котором ты только что говорила со столь трогательным выражением.»

Болезненно ранящий сарказм подчёркивал эти слова. Кровь ударила мне в голову, в ушах зашумело, и слёзы затуманили моё зрение.

«Его имя не может быть произнесено,» — сказала я.

«Ах, я тебя уверяю!» — под взглядом, который в тот миг бросил на меня Миша, этот непреклонный человек, вглядывавшийся в самые глубины моего естества, я чувствовала себя ещё более нагой, более отверженной, чем я чувствовала себя ранее, растянувшись на кровати в раскрытом халате.

Всё это продолжалось не более секунды. Миша откинулся на спинку стула и произнёс: «Ты не скажешь мне, но я сам это узнаю. Тем хуже для тебя — я всё решил…»

С этими словами он поднялся и вышел из комнаты.

Дверь открылась и закрылась без звука.

Глава 4. Испытание

Я чувствовала себя избитой, оскорблённой, испачканной этим жестоким вторжением в мою душу, привыкшую к благородным местам. Вторжением, нанесённым дерзким мужчиной, что украл мою невинность, как будто это было его право, как будто я была сродни куску земли, степи или берега, куда мужчина может придти и отдавать приказы в своё удовольствие.

Я не знала, что именно он сделал. И не могла узнать до определённого момента и определённых обстоятельств, о которых поведаю далее. Но само событие нахождения в его объятьях и ощущения трепета в соприкосновении с