ними состояла в том, что русский кавалерист больше полагался на меч, топор и булаву, а европейский предпочитал таранный бой на копьях; плюс кольчужная защита русского дружинника могла быть несколько легче… или тяжелее (тут не угадаешь!). Соответствующие боевые навыки им прививались сызмальства.

Ниже рангом шли кавалеристы, не имевшие столь мощного оборонительного вооружения. В немецком войске это были оруженосцы, рыцари, приехавшие в Прибалтику за славой и добычей, наемники, возможно, богатые горожане Дерпта. Все они чаще всего уступали по части доспехов и боевой выучки опытным рыцарям-братьям Тевтонского ордена. В русском войске младшие дружины Александра Невского и его брата Андрея также были вооружены слабее, чем старшие.

И таких ратников, профессионалов боя, но все же «второго сорта», в обоих воинствах, можно быть уверенным, насчитывалось существенно больше, чем кавалеристов «высшего качества».

Помимо конницы в боях и походах того времени участвовало пешее ополчение. Ополченец располагал намного более легкими (а то и вовсе никакими) доспехами и намного более слабым наступательным вооружением. Да и как боец он стоил на порядок меньше, чем рыцарь или дружинник. Слабо организованные толпы пехоты чаще всего не выдерживали натиска тяжеловооруженной конницы. Боеспособность ополчения и на Руси, и в Европе справедливо считалась невысокой. Но так было не везде. И Ледовое побоище — исключение из правила.

Ополченцы Новгорода и Пскова в боевом отношении стояли выше ополченцев «Низовской Руси». Набег Александра Ярославича на немецкие земли должен был притянуть к его дружине изрядное количество «охочих людей», то есть добровольцев, рассчитывающих на богатую добычу. В новгородском ополчении состояло немало лучников. К тому же вечевые республики нередко отражали вражеский напор самостоятельно, бывало, и сами нападали на соседей, баловались ушкуйным промыслом. Ушкуйники — отряды новгородских бояр и их вооруженных слуг, воевавшие ради захвата земель по границам вечевой республики, а также ради разбоя на реках и торговли в опасных местах. Плавали на гребных судах-ушкуях. Действовали дерзко, нередко совершали дальние походы. Отсюда — давний навык северорусской пехоты к военному делу и отсутствие случайных людей в рядах войска. А обширные торговые связи новгородцев позволяли им обзавестись превосходным оружием.

Добавим на чашу весов еще и серьезный стимул для русских бойцов сражаться со всей энергией, отвагой и решительностью: воинство Александра Ярославича входило в пределы Псковской земли с территории эстов. Иными словами, за спинами ополченцев, за ледовой гладью озера виднелась Русь. Можно убежать, дрогнув перед лицом могучего врага, но такое бегство — срам и риск: помимо позора русский «охотник» еще и оказывался под угрозой того, что чужак войдет с мечом в руках в его дом, убьет его отца, увезет его жену. Имело смысл стоять крепко.

Да и немецкая армия располагала вовсе не худшей пехотой. Сколько рыцари набрали ополченцев из немецких колонистов, ливов, леттов и эстов, определить невозможно. Может быть, двести человек, а может быть, пять тысяч. По русским источникам известно одно: они присутствовали на поле боя. Кроме того, понятно, что основную часть ополчения составляли отнюдь не немецкие колонисты, а эсты или, как их называли в русских летописях, чудь[80]. Этот народ был приучен к войне и сражался без конца то с немцами, то с литовцами, то с ливами, то с русскими на протяжении нескольких поколений. Он мог придать крестоносному воинству значительную силу.

Однако он же представлял собой и слабость рыцарского полевого соединения: чудь шла под командой вчерашних своих врагов, оккупантов, против других врагов, только что ее грабивших и паливших ее деревни. Но русские уже уходили с ее земли. Для чуди имело смысл отбить своих пленников, вырвать из русского обоза свое добро, вывезенное из сел и деревень княжескими дружинниками, отогнать коней да содрать с убитых ратников дорогие доспехи. Но всё это предполагало преследование, стычки на флангах и в тылу отступающих русских дружин, нападения из засад, а не бой насмерть. Чуди, отметим и подчеркнем, не было резона умирать за своих новых хозяев. Русские-то, как уже говорилось, уходили, а значит, для самой земли чудской они перестали быть прямой гибельной опасностью.

Следует принять как данность: с обеих сторон пехота состояла не из робкого крестьянства с дрекольем, а из ратников, подготовленных к хорошему бою. И все-таки даже такое ополчение сильно уступало в боевой ценности дружинно-рыцарской кавалерии. А чудские отряды еще и уступали русским «охотникам», используя современную лексику, в мотивированности.

Армии, подошедшие к Чудскому озеру, могли быть весьма многолюдными — за счет ополченцев. Счет живой силы вполне мог идти на тысячи. Но исход боя — и это прекрасно понимали обе стороны — решался все же ударами тяжелой кавалерии. А это по нескольку сотен человек в немецком и русском воинствах. Притом всадников, защищенных полным тяжелым доспехом, представляющих самый цвет воинства, скорее всего, считали десятками…

Орденское войско XIII века, по немецким источникам, могло выставить порядка полутора сотен рыцарей-братьев, несколько большее количество хорошо вооруженных оруженосцев и рыцарей-«сержантов», а также отряды союзных рыцарей, прибывших из других стран в надежде на прибыльную службу, славу, добычу… В 1242 году основные силы Тевтонского ордена оставались заняты на другом театре военных действий. В самом лучшем случае орден сумел бы вывести на поле боя порядка 30–50 рыцарей-братьев и, вероятно, втрое-вчетверо больше тяжеловооруженных кавалеристов из числа оруженосцев, сержантов, союзных рыцарей. К ним надо добавить относительно небольшие силы датчан и отряды епископа Дерптского, совсем недавно укрепившегося на этой земле. Итак, если поднять планку до пределов разумного, вероятно, всего с немецкой стороны участвовало порядка 200–500 одоспешенных кавалеристов, притом что лучших, на уровне рыцарей-братьев, всадников собралось, скорее всего, меньше сотни.

Известный историк военного дела А. Н. Кирпичников постарался уточнить, сколько именно рыцарей и не столь тяжеловооруженных всадников мог выставить орден на поле боя в тот день.

Он, в частности, пишет: «На основании сохранившихся письменных источников… построение клином (в летописном тексте — „свиньей“) поддается реконструкции в виде глубокой колонны с треугольным увенчанием. Подтверждает подобное построение уникальный документ — воинское наставление — „Приготовление к походу“, написанное в 1477 г. для одного из бранденбургских военачальников. В нем перечислены три подразделения-хоругви (Banner). Их названия типовые — „Гончая“, „Святого Георгия“ и „Великая“. Хоругви насчитывали соответственно 400, 500 и 700 конных воинов. Во главе каждого отряда концентрировались знаменосец и отборные рыцари, располагавшиеся в 5 шеренг. В первой шеренге в зависимости от численности хоругви выстраивалось от 3 до 7–9 конных рыцарей, в последней — от 11 до 17. Общее число воинов клина составляло от 35 до 65 человек. Шеренги выстраивались с таким расчетом, чтобы каждая последующая на своих флангах увеличивалась на два рыцаря. Таким образом, крайние воины по отношению друг к другу помещались