что Кетиль своей песней побуждает свой меч рубить, и Фрамар прямо говорит о Кетиле, что он возбуждает свою сталь к битве. Так как его обращение к мечу на самом деле принесло желаемый результат и он ранил заколдованного Фрамара, то песню Кетиля надо признать за настоящее волшебное заклинание, иначе весь рассказ был бы совершенно непонятен. После этого кажется несомненным, что волшебные заклинания, гальдры, не состояли из строго определенных формул, что это были скорее поэтические воззвания к безжизненным предметам, обусловленные данным положением вещей. Даже и в тех случаях, когда мы имеем дело с волшебными заклинаниями, носившими характер установленных формул, и тогда эти заклинания обращаются к самим вещам. Во всяком случае, в них нет и намека на то, чтобы они были заклинаниями духов. В «Саге о Ньяле» имеется такое заклинание.

Сван у Медвежьего фьорда хочет защитить одного человека от его врагов, которые ищут его. С этой целью он выходит вместе с ним, становится перед домом, накрывает голову козьей шкурой и говорит: «Да будет туман, страх и великие чудеса для всех тех, кто ищет тебя!» Вслед за этим сделался такой густой туман и такая тьма, что враги заблудились и должны были отказаться от исполнения своих замыслов.

Особый интерес представляют два древнегерманских, так называемых мерзебургских заклинания, относящиеся к IX веку, так как они совершенно не носят на себе отпечатка воззваний или заклинаний, хотя и называют по имени многих богов. Первое употреблялось для освобождения пленника от оков:

Сели сначала кругом девы битвы,

Одни вяжут оковы, другие отводят врага,

Иные ломают на голенях у … оковы;

Сбрось оковы, уходи от врага!

Второе, очевидно, относилось к исцелению лошади, сломавшей себе ногу:

Фол и Водан пошли в лес;

Там у бальдрова коня была сломана нога,

Заговорила ее Синтгунт и сестра ее Сунна,

Заговорила ее Фрейя и сестра ее Фолла,

Заговорил ее Водан, так, как он это умеет.

На сломанную кость, на кровь, на члены, —

С костью кость, с кровью кровь,

С членом член склейтесь, как прежде.

Прямое приказание, которым оканчиваются обе эти формулы, не оставляет уже никаких сомнений в том, что руны и заклинания адресовались не духам, а природе самих вещей.

Дальнейшее доказательство этого можно видеть в том, что на севере не было разделения черной и белой магии. Волшебство было хорошо, если оно было направлено на пользу, и дурно, если его целью было принести вред; но не существует указания на то, чтобы какая-нибудь форма волшебства сама по себе считалась хорошей или дурной. Но такое разделение должно было появиться, коль скоро предполагалось бы, что один вид волшебства приводится в действие с помощью добрых духов или богов, другой же – с помощью демонов. Всякое волшебство одинаково законно, и употребление его не лишает человека уважения, если только он им не пользуется с мошеннической целью. Да и в этом случае не средство, а только результат считается позорным. А так как, следовательно, вообще не существует магии, которая сама по себе была бы хороша и дурна, то едва ли можно допустить, чтобы магическая сила основывалась на заклинании духов. Отсюда объясняется, почему норманны не боялись волшебства. Хотя Кетиль знал, что Фрамар был неуязвим, однако он спокойно шел на него. Это можно было бы объяснить тем, что и сам Кетиль не был несведущ в деле волшебства; но подобные вещи часто рассказываются и в таких случаях, когда речь идет о людях, совершенно незнакомых с волшебством. В «Саге о людях из Озерной долины» Ингимунд и его сыновья одолевают множество чародеев своей мудростью, а в «Саге о Хромунде, сыне Грипа» рассказывается, как волшебство может быть побеждено мужеством. Все это было бы немыслимо, если бы волшебники были в союзе с духами более сильными, чем человек, так как эти духи могли бы их защитить. Напротив, все это становится совершенно понятным, если магия состоит только в воздействии слова на вещь, так как в таком случае всякое новое положение вещей требует и нового волшебства. Если человек, сведущий в волшебстве, ожидает нападения с мечом, то он делает его тупым; но если противник отбивается другим мечом или дубиной, то волшебник погибает, если у него нет времени, чтобы принять меры и против нового оружия. А это, судя по рассказам саг, удается ему редко. Таким образом, изложенный здесь взгляд на сущность волшебства, по-видимому, вполне согласуется с действительностью.

Магические операции и сейд

Кроме рун и волшебных заговоров у норманнов были еще и другие магические операции и сейд (заклятие). О волшебных кушаньях и напитках говорится в «Саге о Волсунгах». Готторм собирался убить Сигурда кушаньем, состоящим из смеси не особенно привлекательной:

Они зажарили рыбу древесную[15], взяли падаль червя,

Готторму несколько золота дали,

Положили в пиво волчьего мяса

И много других заколдованных вещей.

Также Гудрун забывает свои заботы и печали после убийства Сигурда, выпив напиток, приготовленный по следующему рецепту:

Много вредных вещей было всыпано в пиво:

Листья деревьев, жженые желуди бука,

И потроха разварные, и сажа печная, а также

Печень свиная, что ненависть так утоляет.

Одна удивительная магическая операция передана в рассказе о Кормаке. Этого великого скальда и его возлюбленную Стейнгерд разъединял сейд, так что они не могли вступить в брак. Стейнгерд вышла замуж за Торвальда Медника; это послужило причиной разлада между Кормаком и Торвальдом, а также братом последнего Торвардом. Оно кончилось тем, что Кормак и Торвард вызвали друг друга на поединок. И вот Кормаку рассказали, что едва ли поединок будет вполне честный, так как Торвард будет действовать волшебными средствами, а следовательно, чтобы не быть побежденным, и Кормаку придется сделать то же. Поэтому он отправился к колдунье Тордис, которая обещала помочь ему и оставила его ночевать. Далее в саге рассказывается: «Когда он проснулся, то заметил, что что-то ощупью двигается около его изголовья. Он спросил: кто это? Тогда посетитель направился к двери; Кормак последовал за ним и увидел, что это была Тордис; она пришла к тому месту, где они должны были сойтись на поединок; под плащом она держала гуся. Кормак спросил, что это значит. Она бросила гуся и сказала: “Отчего ты не можешь быть спокойным?” Тогда