Нет, не было у него таких друзей, не было. Это точно. Хотя, какие там друзья, скорее наоборот. Знал он одного когда-то. Хорошо знал, даже слишком хорошо. Арон остановился и помедлил. В конце концов, какие проблемы. Прошло столько лет. И, кроме того, получился из него обычный работяга, а не «кровопивец», как предрекал этот, с чубчиком, двадцать лет назад..

— Боря? — Неуверенно спросил Арон, вернувшись к мосту.

— Вор? — Встрепенулся тот. — Вор, да. А у тебя что, деньжата завелись, лишние?

— Я говорю — Боря. Ну, мы это… в школе… забыл? — Арон не решился разъяснить, что значит «это».

— В какой школе? Постой, да уж не Абгаша ли ты, поганец мой родной? — Произнес он нараспев ласково гнусавым голосом. Арон вспомнил, как тот приучал себя когда-то говорить гнусаво. А теперь, похоже, привык намертво.

— Ясно, Абрам, — утвердил Рыжий, — не видно, что ли?

— Ну да, — неуверенно согласился Арон с Борей, — вспомнил, наконец? Где ты пропадал?

Боря, пожалуй, другого имени и не помнит. Да никогда, видимо, и не знал. Стоит ли обижаться? Мишу из соседнего дома тоже звали Абрамом, а тут сам бог велел.

— Неделя, как на воле. Пора, думаю кончать, — быстро сориентировался Боря, — баста. А то ведь сгниешь там, как свинина у завхоза в загашнике.

Арон свинину ел и никогда не скрывал это от знакомым.

Рыжий ехидно хмыкнул, сплюнул в воду, но снова промазал. А уткам до него не было дела. Они ныряли, что-то доставая из тины, выставляя наружу только ноги, да желто-белый зад.

— Такие дела, Абрам, — продолжал Борис, не обращая внимания на Рыжего. — А у тебя что, всё считаешь, считаешь? Не надоело? Если бы я тогда столько пар штанов протер, как ты, я бы давно уже профессором был. Помнишь, как я четверку схватил у нашего Циркуля? Уважал меня Циркуль.

Арон не помнил его четверку. И чтобы его дед уважал Бориса, тоже не помнил.

— Нет, не считаю давно. Варю пиво, не до учебы. Тут старикан один рецепт редкостный подкинул, старинный, перестраиваемся. А ты-то сам как? На что живешь? — не подумав, спросил Арон.

— Петрушка выходит. Мучаюсь. Дружки, вот, на дно тянут, — он тихо пихнул Рыжего, думая, что Арон не видит. — Как думаешь, может взяться за старое, послать всё к черту?

Арону, видимо, отводилась роль положительного героя из кинофильма, и сейчас следовало отговаривать Борю от дурных намерений и взяться за перевоспитание. Но что-то не хотелось. Да и не лезло в голову ничего подходящего.

Снизу послышался возмущенный гомон.

— Во! — Обрадовался Рыжий. — Попал! Теперь главное не начать сначала. Ну их, этих уток. Я себя знаю: пока своего не добьюсь, не успокоюсь — такой упорный. — Он замахнулся на птиц. — Да заткнитесь вы, тоже мне цацы. — Но те гневно продолжали возмущаться.

Арону мучительно захотелось свернуть разговор, но он не знал как. Однако, он и сам, похоже, надоел Рыжему.

— Ты лучше двигай отсюда, пока мне лень. — Процедил тот. Он, как бы сплевывал слова сквозь зубы, но очевидно было, что он просто подражает какому-то, ему одному ведомому, авторитету.

— Заткнись, дубина ты недоструганная. — Остановил Рыжего Борис. — На что живем, говоришь? Перебиваемся. Три дня в рот ничего не брали, голодный, как собака.

От Бориса так пахло, что поверить ему можно было, только, если допустить, что он не закусывал. Но держался он стройно и не был пьян. Арон торопливо достал пятерку, которую тут же выхватил Рыжий, и собрался уже прощаться, но Борис грубо отнял деньги у Рыжего и церемонно вернул Арону.

— Не уважаешь старого друга? Позвал бы в дом, угостил бы. Брезгаешь, родимый? Хоромы твои теперь где?

Рыжий, наконец, принюхался к разговору и облизнулся. Глаза у него были водянистые и пустые, но всё равно не страшные. «Что можно такими глазами разглядеть?» — подумал Арон. Что три дня не ел как раз Рыжий, поверить было легче, так он был одет. Редкие волосы лоснились, а на мочках ушей были вытатуированы какие-то идиотские клипсы. То ли на спор, то ли в карты продулся, но не для собственной же радости?

В голове Арона беспорядочно закружились мысли, но никакого повода отделаться от гостей найти не удавалось. Да и хоромы его расположились тут же, у моста. Это был старый, неуклюжий инвалид, в один этаж, с кучей флигелей, самодельных пристроек и веранд. Стоял он у склона холма и одним углом выпирал на проезжую часть улицы, потому что был старше и улицы, и моста. Сдвинуть его мешал холм, а сломать накладно, потому что его населением можно было бы заполнить целую пятиэтажку. Впрочем, по их улице и ездили-то не каждый день.

— Да идти-то недалеко, — показал Арон Борису, — забыл, что ли?

— Иди ты! — Удивился Борис. — На старом месте?

Разумеется, Борис прекрасно знал место, где он в школьные годы караулил Арона по утрам, перед школой, отобрать свой законный ломоть хлеба. Это была для него единственная возможность как-то наполнить желудок, потому что отец учил, что водка — самый, что ни на есть калорийный продукт и сам не ел вовсе, разве только между запоями. А у Арона отец не вернулся с фронта и потому жил Арон привольно, сам себе голова.

Борис внезапно вспомнил, как Абрам тогда ухитрился лишить его последнего куска: подкатил к местному придурку, Федотом, кажется, звали того верзилу. Впрочем, кликали они его Фитилем, а как его называли по-настоящему теперь и не вспомнить. Абрамчик и списывать тому Фитилю давал, и подсказывал, и втолковывал ему вечно какую-то ерунду заумную. Ну а придурок тот, после всего, конечно, пальцем не давал своего подхалима тронуть.

— И снова здесь живешь? — Недоверчиво протянул Борис.

— Да я и не жил нигде больше, с чего ты взял? Ладно. Пошли. — Он прерывисто вздохнул. — Только при маме я не Абрам. Арон меня зовут.

— Чуйствительные гады. — С уважением отметил Рыжий, и напоследок ловко сплюнул через перила.

Теперь он уже попал сходу. Утки захлопали крыльями и яростно заскандалили.

— Ну, пусть Арон, не всё ли равно? — Недовольно процедил Борис. — Я сегодня добрый.

— Маме не всё равно.

— Ладно, — согласился Борис, — никак называть не буду. Ну, двинули, что ли?

Он брезгливо посмотрел на домишко, опасаясь, что напрасно теряет время.

Мама штопала брюки.

— Ты не один?

— Нет, это Боря, мы учились до седьмого класса. А с ним Борин друг. Собери на стол, если можешь, мы ужасно проголодались. Ты Борю помнишь? — добавил он.

Разумеется, она не помнила, и помнить не могла. Арон никогда о нем