тебе. Я не хотела, чтобы так вышло…

– Что во мне? – спросила Купер, дрожа всем телом. В голове застучало от боли.

За шторами что-то мелькнуло.

– Я нашла сообщение… нашла его, когда проснулась, – прошептала Кейт. – Он любит тебя.

Красно-голубые огни.

Какие-то люди на улице.

– Бе-е-ез ума.

Это были последние слова Кейт.

•

Белые биозащитные костюмы практически светились в темноте.

В коридорах отеля, как всегда, было пусто. Снаружи ее ждала скорая. Вокруг полно других машин, чуть поодаль у побережья перекрыли дорогу, чтобы сдержать любопытствующую толпу. Как же без этого.

Мир покатился по наклонной.

По ночным волнам мчались катера.

– Мы имеем основания полагать…

Купер ничего не слышала. Голова не работала.

– Инфекция…

•

Она вспоминала о лошадях, о глазах, смотрящих из земли.

Шестнадцать. Какое странное число. И почему она раньше об этом не задумывалась?

Купер дали успокоительное, и она провалилась во мрак.

Глава 35

Проснувшись, Чарльз Элтон обнаружил, что жены рядом нет.

Было три ночи, но он уже успел поспать пять часов – на большее рассчитывать обычно и не приходилось.

Он заправил постель, побрился и принял душ. Лицо как-то странно покраснело, а может, оно уже давно такое. Чарльзу казалось, что он начинает все с чистого листа. Как будто небо наконец прояснилось, и воздух стал чище.

Сегодня он должен сам явиться в участок, иначе его арестуют. Таков был ультиматум.

Одевшись, Чарльз спустился и крикнул жене, чтобы сделала ему кофе. Никто не отозвался.

В поисках супруги он обошел весь дом.

Во дворе не было ее машины. Крыша пустующей конюшни намокла. Разве ночью шел дождь? В полях пусто, на фоне горизонта выделяется лишь красный трактор, стоящий на одном месте уже несколько недель.

Иногда Луиза отправлялась на прогулку. Наверное, уехала куда-нибудь проветрить голову. Еще бы, после вчерашнего.

Чарльз взял телефон и пошел на кухню. Составил список продуктов и отправил его в сообщении Луизе – вдруг она по дороге заскочит в магазин. Потом сварил себе кофе, сделал бутерброд с ветчиной и сыром на черном хлебе. Решил немного прибраться.

Уже почти рассвело, а Луиза так и не ответила. Заглянул в мобильный – сообщение помечено как прочитанное.

Это уведомление стало ее последней реакцией. Чарльз все держал телефон в руках, думая, что бы ей написать, и слова «Чарли печатает», несомненно, сотню раз появлялись на экране ее мобильного, но сообщение он пока так и не отправил.

Чуть позже на столе в кабинете жены, откуда уже убрали все фотографии, он нашел письмо. Внутри лежала записка – лист бумаги с буквами, вырезанными из газеты.

УБЕЙ СЕБЯ.

На конверте указали имя Чарльза, но Луиза, видимо, вскрыла его первой.

На оборотной стороне – пароль к его жесткому диску.

«Ты вернешься?» – написал он Луизе.

Ответа по-прежнему не было. Он вернулся в спальню, заглянул в ее шкафчики: все драгоценности и бóльшая часть вещей исчезли, как и чемодан Луизы.

С письмом в руке Чарльз пошел вниз в свой кабинет и уселся среди тарелок и картин с лошадьми.

Наконец он отправил последнее сообщение: «Я люблю тебя, Луиза. Люблю тебя».

Оставались еще некоторые дела во дворе: убрать щебень, кое-что передвинуть. На них и стоит сосредоточиться.

Письмо он сжег в камине.

Затем поднялся наверх, достал из сейфа пистолет, вставил его в рот и нажал на спусковой крючок.

Остров Гриньяр, 1942

Три.

Два.

Один.

Пятеро мужчин в противогазах разных форм и размеров стоят кучкой, будто позируя для семейной фотографии. У одного из них в руках камера. Он снимает блеющих овец.

Здесь холодно, море вокруг спокойно.

Овец привязали группками в местах будущих взрывов. Люди отошли подальше, чтобы их не задело.

После обратного отсчета «Воллум 14578» разрывается облаком пыли. Воздух над овцами становится коричневым. Все живые существа в обозначенном радиусе вдыхают споры язвы.

Человек, обнаруживший этот штамм у коровы в Оксфорде, назвал его по своей фамилии, и «Воллум» – это все, что после него осталось.

Овцы умирают, их трупы вскоре сожгут, и в мире станет немного теплее.

На острове больше никто не будет жить.

Часть 2

Брешь в мире

День 4

Глава 36

В голове у Купер крутилась одна картинка: плоть с лошадиной головы, разложенная на столе для осмотра.

Каждое поврежденное место отмечено биркой с номером для дальнейшего изучения и отчетов.

Именно об этом она вспомнила, когда пришла в себя.

Кожа с головы лошади, растянутая на хромированном столе под ярким светом. Тысячи раз кто-то гладил эту кожу и в ясную, и в дождливую погоду, и на ней сохранились как следы любви, так и признаки душевных увечий.

Купер очнулась.

•

Ради нее съехались все: и эксперты по здравоохранению, и полицейские из близлежащих населенных пунктов.

Что во мне, то и в тебе.

Однако Купер не заразилась.

Голос Кейт бесконечно звучал у нее в голове, и Купер не переставала надеяться, что с коллегой все хорошо, что все они будут в порядке.

Еще до рассвета Купер признали здоровой.

Ночь прошла будто во сне, и мысли в просыпающемся мозгу Купер разлетались сотней осколков.

По приказу властей ее привезли сюда, за двадцать миль от Илмарша, и ничего толком не объяснили.

•

В центре комнаты, обставленной книжными шкафами из красного дерева, стояла кровать с белоснежным, теперь уже слегка помятым бельем. Купер разместили в каком-то старом особняке, который в последнее время в основном использовался для проведения конференций. Местная администрация устроила в здании что-то вроде оперативной базы: на первом этаже место для представителей прессы, на верхних – спальни для чиновников.

В затененных уголках таились кожаные кресла, а на полках – множество книг, которые оставались непрочитанными, хотя их мог взять кто угодно.

На окнах висели ярко-желтые шторы. Кто же подобрал такие ужасные цвета? Купер подумала, что это в духе ее сестры.

Шторы навевали еще какие-то воспоминания, но какие именно?

В дверь постучали.

•

В двадцать лет Купер пыталась покончить с собой. Приехала на глухую станцию вдали от больших городов и пошла по платформе. Практика в ветеринарном центре проходила чудесно: обычно ей разрешали только наблюдать за происходящим, зато благодаря отсутствию мелочных проявлений власти и доходящей до абсурда небрежности работа в этой клинике была куда приятнее по сравнению с остальными. Светило солнце – теплое, неподвижное, – и можно было смотреть на него, даже не