и историю человеческих страданий, остались одни лишь буквы, да и то не все.

ИМ… Р

Окна и двери забиты досками.

Издалека кто-то снимал Ребекку на камеру. Было жарко и солнечно, и в поднимавшемся от тротуара мареве она едва могла разглядеть его. Ребекка вдруг подумала, а не больно ли лошади идти по горячему асфальту? Она где-то читала, что собаки иногда обжигают себе лапы. Может, лошади не такие нежные существа.

Ребекка снова глянула на человека с камерой и помахала ему. Он не пошевелился.

Извозчик тоже заметил незнакомца и спросил:

– Это кто такой?

– Он заплатил за катание. Это его подарок.

– А сам почему с тобой не поехал?

– Боится, – ответила Ребекка, выдавливая улыбку.

– Боится лошадей? – усмехнулся Майкл.

– Возможно.

Они поехали дальше.

Отец потом забрал ее из города. Ребекка сказала, что встречалась с друзьями. Изначально планировали, что за девочкой заедет мать, но она опять слегла – и по-прежнему отказывалась вызвать врача. Уже в который раз.

– С днем рождения, – сказал отец. – Хорошо погуляла?

Дома ее ждал торт с маленькими овечками из крема, отец сам приготовил. Хотел сделать сюрприз, но Ребекка уже видела его, когда доставала что-то из холодильника в хлеву.

Ее не покидали мысли о лошади.

– Можно мне записаться на езду? – спросила она.

– В смысле?

– На уроки верховой езды.

Отец вздохнул.

– Зачем тебе это?

– Я не…

– Спроси у матери, – сказал он, и на этом разговор закончился.

Естественно, у матери Ребекка спрашивать не стала.

Небо потемнело. Мир проплывал мимо.

•

Воспоминания ушли. В голове стало пусто.

Как только они попали в больницу, Ребекка закашлялась.

Отец уехал, не сообщив никому, что оставляет дочь одну, не сказав, когда вернется. Он думал о ферме, о том, как все начиналось. Думал о полях, о том полицейском, о болотах.

Тут бывают чудесные деньки, бывают такие прекрасные закаты, что аж слезы наворачиваются. Все кусочки головоломки, из которых состоит наш мир, сходятся воедино: солнечный свет, блеяние овец, которое эхом разносится по ветру, полевые цветы таких невероятных оттенков, что слов не подобрать. Он наблюдал за тем, как пляшут в небе птицы, как они кричат в камышах, подзывая друг друга. Он собирал оленьи рога и украшал ими стены дома.

Жена болела много лет – и телом, и душой. Ее никто не понимал, да и его тоже. Если б кто знал, на что он пошел ради них всех…

Фермеру казалось, что все считают его дураком, но он-то знал, в чем секрет жизни. От мыслей не отделаться. Они просто возникают у тебя в голове. Это такая же неотъемлемая часть существования, как погода, как солнце и мороз.

Он заплакал и прибавил газу.

Решил поехать в свои поля и побыть там в одиночестве.

Увидит ли он когда-нибудь жену, свою Грейс? Она всегда соответствовала своему имени, которое означает «милосердие». Соответствовала ему и в горе, и в радости.

Простят ли они друг друга за все, что сделали?

Фермер скрылся в камышах, и его поглотила жуткая темнота.

Глава 32

Солнце село в Илмарше, окрасив небо в бледно-красные оттенки. На такой равнинной местности, как здесь, ничто не мешало лучам струиться вдоль горизонта: ни низкие здания, ни живые изгороди, ни брошенные тракторы, ни люди. Когда видишь один лишь свет, мир заметно меняется.

В машине играло радио. Стало совсем темно.

– Можно выключить? – попросил Саймон.

Алек специально начал громко подпевать.

– Ну пап…

– Ладно, ладно. – Он выключил радио, и какое-то время тишину прерывал лишь ровный шум колес.

Саймон ехал сзади, рядом с ним лежал рюкзак. После школы сын был в гостях у друга в одной деревушке, далеко от города.

– Проголодался?

– Немного.

– Тогда купим что-нибудь по пути домой, хорошо?

Сын промолчал.

– О чем задумался?

Саймону было восемнадцать, и вел он себя, как и любой другой подросток, довольно странно. Достаточно взрослый, чтобы скрывать какую-то часть своей жизни от отца, но при этом все еще его ребенок.

Как вообще разговаривать с парнем, если он задает вопросы, на которые у Алека нет ответов?

– Мне вчера кое-что приснилось, – наконец заговорил Саймон.

– Все мы каждую ночь видим сны, так устроен наш мозг. – Алек ухмыльнулся сыну в зеркало заднего вида.

– Не каждую, – возразил он, не улыбнувшись в ответ.

– Ты просто не помнишь.

– Можно я уже расскажу про свой сон? – В голос Саймона закрались непривычные нотки.

– Конечно. – Алек снова глянул в зеркало. – Я просто хотел сказать, что сны мы видим чаще, чем нам кажется. Интересно, правда? И на самом деле мы не знаем…

– Пап.

– Извини. Рассказывай.

– Не хочу.

– Будешь дуться?

Саймон отвернулся.

– Ну хватит, я просто пошутил. Расскажи, что за сон.

– Нет. Все равно он был какой-то дурацкий.

Дорожный знак сообщал, что до Илмарша осталось двадцать пять миль. Населенные пункты здесь такие разрозненные, словно отрезанные друг от друга. Полчаса езды на автомобиле – это еще недалеко. В Лондоне все совсем по-другому.

Вскоре они проехали мимо «Родной фермы», и свет фар отразился в трепещущих на ветру белых навесах. Их уберут через пару дней, как только окончательно удостоверятся, что в земле не осталось никаких важных улик.

– Как дела в школе? – спросил Алек.

– А можно вернуть радио?

Машина наполнилась тихими голосами, рассказывающими о пробках на дорогах далекого города. Вид за окном не менялся на протяжении многих миль.

– Саймон?

– Да?

С тобой точно все хорошо? Извини, что я от тебя отдалился.

– Что хочешь на ужин?

Сын задумчиво смотрел в окно, и через какое-то время Алек повторил свой вопрос.

– Что, прости?

– Можем купить рыбу с картошкой фри или кебаб, что захочешь…

– Фри подойдет.

Дорога стала ухабистой, ее не ремонтировали уже больше года.

– Я знаю, в чем дело, – вдруг сказал Алек, пытаясь разрядить обстановку. – Это все из-за какой-нибудь девчонки?

– Пап…

– Ха, так и знал! И как ее зовут?

– Нет никакой девчонки.

– Ну конечно. – Он посмотрел в зеркало – кажется, Саймон покраснел. – Встретил ее в той поездке? – Сын не отвечал. – Что ж, надеюсь, ты меня с ней как-нибудь познакомишь.

Если захочешь о чем-то поговоришь, не стесняйся, ладно? Я всегда рядом.

– Мой сон… Мне снилась мама.

Алек тоже иногда видел ее во сне и потом много об этом думал.

Никто о таком не предупреждает, но, когда теряешь человека, на твоих снах это не отражается. Ты по-прежнему видишь его, как будто он все еще здесь. Однако глубоко внутри ты знаешь правду. И мозг, сам не понимая, что творит, показывает тебе ту