– Да ничего…

– Слушай дальше… Хлебом свежим на весь дом пахнет. Тут и отец встает. Скатерть на столе всегда белая, чистая постелена. Отец чистоту любил. И мамка тоже, и все наши женщины такие. У нас в туалете всегда чистое полотенце висело… и вода стояла для омовения… и кувшин привешен – чтобы обмыться, если запачкаешься… А по праздникам мы всегда, всей семьей, в мечеть ходили.

– Это в ту самую?

– В ту самую. Ее разломали… потом восстановили. Казанские татары денег дали. Все так красиво сделали – и внутри, и снаружи. Я любил ходить в мечеть. Там такой свет, воздух… это дом Аллаха. Он там – живет…

– Я никогда в мечети не была. Мне – нельзя…

– Станешь мусульманкой – все можно будет…

– А я… стану мусульманкой?

– А разве нет? Поженимся. Мамка знаешь как рада будет! Она не посмотрит, что ты русская. Ты с лица – прямо наша. Татарка.

– У меня бабушка татарка.

– А-а. Тогда понятно. Ну, тогда тебе сам Аллах велел вернуться. И ты вернешься. Ты же хочешь?

– Я… Да… Я всего того же хочу, что и ты.

– Войну забудем.

– Нет. Не забудем. А если завтра умрем?

– Не умрем. Я чувствую. Аллах нас сохранит друг для друга.

– А если все-таки умрем?

– Что ж… Значит, Аллах возьмет нас к себе.

– А если я умру раньше?

– Я уйду за тобой.

– Разве Аллах разрешает самоубийство?

– Нет. Это грех.

– Ну вот. Что же ты говоришь.

– А если я умру раньше тебя?

– Я буду помнить тебя. Поцелуй меня.

Он поцеловал ее. Она сказала:

– Знаешь! Я ребенка жду.

Он помолчал и сказал:

– Я тебя отсюда увезу. К своим друзьям. На море.

– Руслан найдет и убьет меня. И тебя.

– Шайтан! Я сам убью его.

Они приехали к друзьям Рената. Друг и его жена усадили их на кухне, стали вкусным, острым и горячим кормить. Все сразу заговорили, громко, быстро, перебивая друг друга. Алена молчала.

Ренат знакомил ее со своим другом и его семьей – молчала. Обедали на кухне – молчала. Давал ей наставления, наказы, советы, как ей вести себя, что здесь, в чужом городе, делать, – молчала. Улыбалась и кивала. «Ты что, онемела? – тихо шепнул он ей. – Говори что-нибудь… иначе подумают, у меня жена немая!» Она сказала вежливо, обращаясь к его другу: спасибо за все, как у вас тут хорошо, простите, я ненадолго, я вас не стесню.

Дети, мальчик и девочка, смотрели на Алену из-за кухонного шкафа, изучая, затаив дыхание. Мальчик улыбнулся ей смешно, беззубо. Она положила руку на свой уже чуть надувшийся живот.

А наутро она пошла работать в рыбсовхоз. Цеха рыбсовхоза стояли у самого моря.

Она чистила и разделывала рыбу вместе с другими работницами.

Она дышала солнцем, солью и совсем не уставала от этой нудной, однообразной работы. Она была жива, и ее ребенок рос и жил в ней, как икра в длинной, серебряной, тяжелой рыбе, что вываливали из чанов перед работницами на заляпанные монетами чешуи длинные деревянные столы.

На серые россыпи гальки набегал пахнущий йодом веселый прибой. Алена стояла за деревянным, укрытым клеенкой столом на берегу и чистила свежевыловленную рыбу. Лицо обрызгано каплями пота, прозрачными алмазинами. Иногда она поднимала руку в резиновой перчатке с налипшей чешуей и голым запястьем смахивала пот со лба и губ.

Она зло, сильными движениями, чистила крупную, в крупной чешуе, рыбу.

Вытерла нож тряпкой. Ловко вспорола рыбье брюхо. На разделочную доску вывалилась россыпями янтарей светлая икра. Катышки икры горели, искрились под холодным солнцем.

Алена молча созерцала икру. Погрузила в нее пальцы. Подержала в горсти. Вывалила икру из ладоней в большую пустую банку. Зачерпнула пальцами соль из соляной горки рядом с доской. Щедро посолила в банке икру; стала месить ее пальцами. Взяла из банки шматок икры кончиками пальцев; поднесла ко рту; осторожно взяла губами; проглотила.

Ей очень, очень хотелось соленого.

Держала на весу большую, тяжелую рыбу. Мертвая рыба тяжело свисала, хвостом до земли, в ее руках. Икра золотым пламенем пылала в банке. Соленый ветер разрезал хриплый голос, слишком знакомый ей:

– Привэт, мой свэт. Свэт Алена, прэкрасная.

Алена быстро обернулась. Перед ней стоял и смеялся человек. Она уже успела забыть этого человека.

– Нэ ждала, ластачка? Или – ждала?

Мертвенная белизна медленным холодным молоком залила лицо Алены.

– Не ждала.

Руслан сделал шаг к ней и взял ее рукой за горло, как зверя… или рыбу. Алена захлебнулась, захрипела. Он ее выпустил.

– Ждала… ждала.

Ловила ртом, ноздрями ветер с моря. Руслан засмеялся.

– То-та жэ. Так-та лучше. Икоркай балуимся? Сколька платят?

– Нисколько.

Руслан протянул волосатую руку к ее горлу. Она показала, как зверь, зубы в вымученной улыбке.

– Хорошо платят.

– То-та жэ. Я тоже ха-ра-шо тибе плачу. Хочишь, буду платить ище лучше? Рэнат саврал мне, што везет тибя в бальницу в район, што у тибя с глазами плоха. Вы оба абманули миня. Я аскарблений нэ забываю. Вы проста удрали с работы.

Алена молчала.

– Ты знаишь, на сколька ты миня нагрэла, дэвачка, а? Сколька я байцов патирял? Ты, сучка…

Алена молчала.

– Вы давно спите друг с другам! И я малчал! Патаму што глаза снайпера мнэ дароже!

Алена молчала.

– Я убью тибя!

Алена развела руки в стороны. Серебряные монеты крупной чешуи горели на солнце на растопыренных резиновых пятернях.

– Убей. Нет проблем.

Руслан перевел дыхание и сказал тихо и внятно:

– Я пра-щу ти-бя. Если ты будишь вэсти сибя ха-ра-шо. Дэлать, што я скажу тибе.

– Что?

Ужас выступил каплями пота на ее лице.

– Я жэ гаварю: што я прикажу тибе.

Нестерпимо блестело море. Выпотрошенная рыба тяжело упала с дощатого стола к ногам Алены. Пот сверкал желтой икрой на ее загорелом лице. Она медленно разлепила немые, рыбьи губы.

– Руслан…

– Тагда я убью иво.