- А потому, что он никого не выдал. Ты вспомни, чтотебе сказала Марта Шульц. Поскольку ты не была в курсе дела, то истолковала ееслова по-своему.

- Ну да, я решила, что слова "все испугались"относятся к страху перед разглашением амурных похождений и супружеских измен.Что же, выходит, все эти люди знали друг про друга, знали, что писали доносы намужа Екатерины Бенедиктовны, и после разоблачения Родченко испугались, что онтоже их всех заложит?

- Я думаю, все было именно так, - кивнул Коротков. - Аон их не выдал. Потому я и говорю, что он благородный. Коль его публичноопозорили, было бы вполне естественно огрызнуться по принципу "а судьикто? ". Но он этого не сделал.

- Или сделал, - задумчиво продолжила Настя. - Но не вовсеуслышанье, а тихонько, на ушко горячо любимой Екатерине Бенедиктовне. Можетбыть, кстати, поэтому она его и простила. Просто поняла, что он ничем не хужеостальных ее старинных друзей и приятелей. И нашла в себе силы смолчать и неиспортить отношений с ними. А Марта Шульц случайно не писала доносов на мужаближайшей подружки?

- Чего нет - того нет, - усмехнулся Юра. - Ее мужписал. Его как немца к ногтю прижали легко и быстро, и он из страха за семьюстрочил доносы - любо-дорого читать. Вообще-то ситуация была примитивнопростая. Доктор Швайштейн был, как ты сама понимаешь, врачом, а вокругЕкатерины Венедиктовны постоянно вращалась литературно-художественная иартистическая элита, так что при небольшом усилии элементарно доказывалось, чтоврач-вредитель умышленно "залечивал" гордость советского искусства,ведущих актеров, режиссеров, писателей и художников. Только и нужно было, чтобыэта "гордость" пожаловалась на неправильное лечение. К СеменуФедоровичу Родченко Настя поехала, внутренне приготовившись увидеть больного,немощного, брызжущего злобой человека. Но ее ожидания оправдались лишь отчасти.Конечно, восьмидесятилетний Родченко не производил впечатления молодогоэнергичного мужчины, но и на развалину он похож не был. Разумеется, возраст иболезни свое дело сделали, но ум у него был ясный и память пока тоже неподводила. Жил Родченко в большой семье с сыном, невесткой, внучкой, ее мужем идвумя правнуками. Первых десяти минут, проведенных в этой огромной квартире,Насте хватило для того, чтобы понять, что патриарха семьи здесь обожают. Ещечерез полчаса она поняла, почему Семен Федорович не оставил в свое время семьюи даже позволил Екатерине Бенедиктовне дважды выйти замуж. Невозможно броситьлюдей, которые так искренне и нежно тебя любят. Которые нуждаются в тебе, ивовсе не потому, что ты много зарабатываешь или занимаешь ответственный пост,который дает тебе, а значит, и твоей семье, льготы и удобства. Они нуждаются втебе, потому что ты их понимаешь, потому что им тепло рядом с тобой, потомучто... Любовь многолика и многогранна, и глупо пытаться описывать ее словами.Она царила в семье Родченко, и средоточием ее был сам Семен Федорович,доносчик, много лет изменявший собственной жене.

- Вы хотите поговорить о Катерине? - спросил он Настю,пригласив ее в свою комнату с большим окном и просторным балконом.

Дверь на балкон была распахнута, в городе стояла летняяжара, и Насте был виден шезлонг с подушкой и лежащие на подоконнике с наружнойстороны очки поверх раскрытой книги. Видимо, перед ее приходом Родченко читална балконе.

- И о вас тоже, - улыбнулась Настя. - Но в большейстепени даже не о вас и не о ней, а о совсем других людях.

- Вы так уверены, что я захочу отвечать на вашивопросы? - скептически осведомился Семен Федорович.

- Наоборот, совсем не уверена и уже приготовилась ктому, что мне придется вас просить и даже уговаривать. Некоторые мои вопросыимеют самое непосредственное отношение к расследованию убийства ЕкатериныБенедиктовны.

- Только некоторые? А остальные?

- Остальные я вам задам из чистого любопытства, и есливы не захотите отвечать на них, я не буду настаивать. Ну как, договорились?

- Что ж, - Родченко пожевал губами, - пожалуй. Давайтевыйдем на воздух, в комнате душновато, я этого не люблю. Настя с удовольствиемприняла приглашение - на балконе можно было смело закурить, не стесняясь и неспрашивая разрешения. Родченко уселся в свой шезлонг, а ей предложил устроитьсяна низеньком складном стульчике с матерчатым сиденьем.

- Я так понимаю, что убийцу Катерины вы до сих пор ненашли? - полуутвердительно заявил Родченко. - Неужели так сложно пойматьпреступников? В мое время с этим проблем не было. Когда речь идет о такихценностях, которые невозможно сбыть на первом же углу, преступлениераскрывалось весьма успешно и в короткие сроки. Что же вам мешает?

- Мотив, - лаконично отозвалась Настя. - Мы не можемнайти мотив. А значит, не можем и вычислить человека, который по этим мотиваммог убить Екатерину Бенедиктовну.

- Вы хотите сказать, что коллекция не похищена? - несказанноудивился Семен Федорович.

- Коллекция цела и невредима.

- Но тогда почему же... Впрочем, конечно. Вы самитолько что сказали, что не знаете, почему. Это очень странно. Более чемстранно.

- То есть вы полагаете, что убить Анисковец моглитолько из-за картин и бриллиантов? - уточнила она.

- А из-за чего же еще? Я тысячу раз говорил Катерине,чтобы она не относилась к ценностям столь легкомысленно. Если уж она не хочетих продавать, то пусть хотя бы отдаст музеям при жизни, там они будут всохранности. Все равно по завещанию именно музеи все и получат. Но онаупрямилась, говорила, что хочет дожить свой век среди тех вещей, которые ее всюжизнь окружали. Я не смог ее переубедить.

- Вы считаете, что у Екатерины Бенедиктовны не было ине могло быть врагов?

- Ну почему же, враги могли быть. - Он помолчал, потомдобавил: - Но их, насколько мне известно, не было. Катерина была тем редкимчеловеком, которого любили абсолютно все. Ее невозможно было не любить.

- Семен Федорович, вы знали о том, что ЕкатеринаВенедиктовна покровительствовала любовным похождениям своих знакомых?

- Разумеется. Она с удовольствием обсуждала со мной этипохождения после того, как я перестал быть частью ее окружения. Вероятно, вамизвестна эта печальная история, раз уж вы ко мне пришли.

- В самых общих чертах, - кивнула Настя. - Мне многоенеясно, но это как раз те вопросы, на которые вам отвечать необязательно, есливы не хотите.

- И что же вам неясно?

- Например, почему Екатерина Бенедиктовна скрыла отвсех, что продолжает с вами встречаться. Что в этом позорного? Ваша роль варесте и гибели ее мужа касалась только ее, и отношение к этому - ее личноедело. Она вас простила, и почему она должна была при этом на кого-тооглядываться? Я этого не понимаю.

- Постараюсь вам объяснить. Во всяком случае, вашенедоумение мне понятно. Тогда, в сорок девятом году, мне было тридцать двагода, моему сыну - три годика, а дочка толькотолько родилась. И я очень хорошопредставлял себе, что ждет мою семью, если я ослушаюсь. Я сопротивлялся такдолго, как мог. Предлагал воспользоваться услугами других друзей семьиШвайштейн, называл их имена, надеясь на то, что Катин муж, если уж ему сужденобыть арестованным, пострадает по крайней мере не от моих рук. Уж не знаю,почему другие показания их не устроили, но я точно знал, что они были, и знал,кто именно их давал.