Вслед за бесцеремонным уходом Эдуарда, фон Риббентроп, как отвергнутый любовник, стал активно поддерживать антибританскую политику, пылко веря, что стремление к дружбе с Британией было бесполезным. Ситуацию ухудшило еще и то, что его сына не взяли в престижный Итонский колледж.

Если бы он был менее догматичным, более объективная оценка британской политической сцены привела бы его к совсем другому выводу. Уинстон Черчилль, более враждебно настроенный человек по отношению к Германии и яростный сторонник британского перевооружения, политически был серьезно ранен отречением Эдуарда. Как сказал Бивербрук, партия короля объединилась чтобы «доконать Болдуина». Он плохо просчитал политические настроения. Когда переполненный эмоциями Черчилль, выпив перед этим бренди, встал в Палате общин, чтобы выступить за то, чтобы дать королю время для принятия решения, его встретили с такой враждебностью, что он покинул палату.

Его политическая карьера разбилась вдребезги, теперь открылся путь для Идена и Чемберлена проводить более примирительную внешнюю политику с Германией. Будущий премьер-министр Гарольд Макмиллан[8] заметил, что кризис после отречения «подорвал репутацию и политический статус величайших и наиболее дальновидных государственных деятелей из ныне живущих».

Еще одним просчетом Гитлера было то, что он предполагал, что Эдуард VIII мог так же влиять на внешнюю политику, как и его предок и тезка, Эдуард VII, чья антигерманская политика помогала Антанте. И если эта ошибка была понятна, непонятной была – даже немецким дипломатам – необдуманная реакция фон Риббентропа, а именно обвинение евреев и масонов.

Гитлера убеждали в этой конспираторской сказке, пока он действительно не поверил, что Эдуарда убрал Черчилль. Политик хитроумно подвел короля к сомнительному браку, чтобы было легче его сместить.

Последим заключением, к которому пришел Гитлер, было то, что Британия и Франция были непримиримыми «противниками» Германии. Естественно фон Риббентроп согласился и сказал, что как только Эдуард ушел, вся надежда на англо-германское сближение исчезла. Хотя в то время он деловито строил союзы против Британии, нацистское руководство жило самообманом: они убедили себя в том, что когда-то мечтали об устойчивой дружбе с Британией.

Ранний признак того, что нацистский волк начал скалить зубы, появился через несколько недель после отречения, когда Маунтбеттены решили устроить вечеринку в честь дипломата принца Людвига фон Гессен-Дармштадского, известного как принц Лю, после того, как он прибыл в Лондон, чтобы занять должность ассистента фон Риббентропа в посольстве. Гости, включая нового короля Георга VI и его жену, были приглашены в их великолепный дом Брук-Хаус на Парк-лейн. Но Гитлер, все еще разъяренный после ухода Эдуарда, по-видимому, запретил принцу Лю появляться на мероприятии.

Первые несколько недель после отречения были несомненно самыми тяжелыми для пары. В течение полугода перед тем, как развод миссис Симпсон стал окончательным в апреле 1937 года, им пришлось быть в разлуке в разных странах, дабы избежать возможных обвинений в тесных связях и тайном сговоре. Рождество стало самым трудным моментом, они были вдалеке друг от друга, изолированные от друзей и семей. Герцог описывал свою новую жизнь как «ад», выразив свое разочарование в письме Герману Роджерсу за три дня до Рождества:

«Какое ужасное время мы все пережили, но худшее позади, и я знаю, как чудесно вы отнеслись к ней. Все эти месяцы разлуки были настоящим адом, и это было вовсе необязательным – однако, кажется, мы не можем встретиться, пусть будет так, но мы справимся, насколько трудно бы это ни было. Есть что-то величественное и прекрасное в том, чего с нетерпением ждешь».

Шли недели, и он медленно осознавал, что жизнь в качестве бывшего монарха не несла таких же льгот и привилегий, как и его прежняя должность. Сначала новый король сослал назад в Букингемский дворец одного конюшего, а потом и второй – он не питал особой симпатии к миссис Симпсон, – решил вернуться в Лондон. Младший сотрудник министерства иностранных дел в Вене Дадли Форвуд был привлечен к услугам герцога. В последующие три года он стал единственным конюшим Эдуарда и его личным секретарем.

Как потом вспоминал Форвуд: «Я достаточно быстро понял, что герцог полностью не примирился со своим новым статусом. Хоть он был явно разорен, он все еще ждал, что ему будут прислуживать как королю».

Даже его выбор Форвуда на должность личного секретаря поставили под сомнение, так как эта возможность давала ему взглянуть на дивный новый мир, о котором он до этого ничего не знал. Его друг сэр Уолфорд Селби – британский посол в Австрии – и американский посол Мессерсмит, объединив усилия, умоляли герцога не нанимать Форвуда на такую высокую должность. Они оба считали, что двадцатичетырехлетний атташе посольства был слишком молод и неопытен. Выслушав совет друзей, герцог взорвался от раздражения: «Вы говорите мне, что я не знаю людей – что я не разбираюсь в людях? А как я должен разбираться в людях? У меня никогда не было возможности сложить свое собственное мнение о людях. Это всегда делали за меня». Герцог больше не скрывал, что с этого момента он был решительно настроен принимать решения самостоятельно и брать ответственность за последствия. Для человека, который привык к наставлениям и советам серьезных людей, который потерял связь с английским обществом, полагаться на свои суждения или выводы об иностранцах или экспатах, было волнующе, но чревато серьезными последствиями. Как заметил Уолтер Монктон с некоторым беспокойством: «Меня это постоянно тревожило, так как герцог был из тех людей, которые принимают поспешные решения и очень впечатлительны».

В те бесконечные недели и месяцы после отречения Эдуард ходил на прогулки, охоту или катался на лыжах, намеренно сохраняя сдержанную позицию. А для Уоллис любимыми способами убить время были игры в бридж и покер. После одной игры в бридж в компании писателя Сомерсета Моэма, дизайнера Сибил Коулфакс и Роджерсов, они попытались разузнать, почему она не использовала своего короля червей. «Мои короли не используют трюки, они только отрекаются», – ответила Уоллис.

По прошествии нескольких месяцев стало совершенно ясно, что ее будущий муж чрезвычайно плохо распорядился своими картами. Он начал игру с хорошими картами на руках, а закончил практически ни с чем, его младший брат Георг VI обошел его на каждом ходу. Герцог наивно полагал, что его семья примет перетасованные карты, позволит пропустить несколько ходов и в будущем позволит ему продолжить игру как и раньше. Он считал, что мог стоять рядом с новым королем и давать ему наставления, как лучше сыграть. Это был один из его первых просчетов.

В середине января 1937 года он написал королю и пообещал делать все возможное, чтобы помогать ему, но умолял брата помочь прекратить постоянные атаки на него самого и миссис Симпсон. Наиболее болезненной, не считая слухов о романе миссис Симпсон с германским послом, была лживая история о том, что она сбежала с легендарными изумрудами королевы Александры, которые она отыскала у королевских ювелиров.