Что касается Уоллис, так она почувствовала себя в ловушке, она как никто другой понимала, что король в буквальном смысле последует за ней на край земли, чтобы быть с ней. Она считала, однако, что поездка за границу поможет королю сконцентрироваться на его позиции и остановить растущую волну сплетен. В какой-то безумный момент она подумала сбежать в Китай, но поняла, что и туда король последует за ней. С глаз долой, из сердца вон – такое лекарство предлагали многие. Даже мать президента Рузвельта, Сара, вмешалась и написала своему крестному сыну Герману, в котором призывала Уоллис вернуться в Соединенные Штаты:

«Я желаю, чтобы У. Симпсон вернулась в Балтимор, где ей место. Бедный молодой король обязан остаться со своим народом, и если он не женится на ком-то из своего же класса, он вообще должен отказаться от этой идеи, но тогда вспыхнет еще более разрушительный скандал».

Скандал, правда, вот-вот должен был вспыхнуть, личный секретарь короля, майор Хардинг, написал Эдуарду в начале ноября, открыто заявляя, что британская пресса вот-вот нарушит молчание и что Кабинет министров собирается провести встречу, чтобы обсудить сложившуюся вопиющую ситуацию. Он настоятельно советовал, чтобы миссис Симпсон немедленно ехала за границу, чтобы избежать политического кризиса. Хотя Уоллис была ошеломлена письмом, в целом она была согласна и считала, что их позиция была настолько «безнадежной», что это только могло обернуться «трагедией для него и катастрофой для меня».

Король был равнодушен ко всем мольбам. 16 ноября он вызвал премьер-министра Болдуина и сказал ему, что брак с Уоллис был «непременным условием для его дальнейшего существования, как в качестве короля, так и в качестве мужчины». В ответ Болдуин предоставил королю три варианта. Он мог бы отказаться от идеи брака, так как Церковь, британский народ, Парламент и доминионы не допустят и мысли, чтобы король женился на женщине при двух живых мужьях. Если бы в качестве альтернативы он женился вопреки пожеланиям министров, это бы вызвало конституционный кризис, так как правительство подало бы в отставку. Последним вариантом было отречение от престола. Внимательно выслушав все варианты, Эдуард повторил, что если страна против его брака, он готов отречься. Тем же вечером он доложил о своем решении королеве Марии и ее трем братьям. Все были ошарашены и пришли в ужас. Они подумали, что он сошел с ума, герцогиня Йоркская выразила свое недоумение в письме королеве Марии:

«Кажется абсолютно невероятным, что Дэвид рассматривает такой шаг, и я молюсь Богу каждый день, чтобы он одумался и не бросил свой народ. Я уверена, что это будет большим шоком для всех и что мы все окажемся в ужасном положении».

Сразу после встречи с семьей король на два дня отправился на юг Уэльса, в этот переживающий глубокий кризис регион, где он произнес бессмертную фразу: «Нужно что-то с этим делать», – когда он проходил мимо толпы преданных обедневших семей и голодных детей. Это был популистский жест, политики беспокоились, что тем самым он выходил за рамки своей конституционной роли.

Пока он был с нуждающимися и бездомными, Уоллис наслаждалась обедом в Кларидже с владельцем газеты Эсмондом Хармсвортом, лордом Лотермиром. Он допускал идею морганатического брака, при котором Эдуард мог жениться на миссис Симпсон, но при условии, что она будет лишь его супругой и не получит титул королевы Англии.

Эта идея сначала продвигалась принцессой Стефанией в тандеме с послом фон Риббентропом, который отчаянно пытался удержать Эдуарда на троне. Он попытался послать королю личное сообщение через лорда Клайва, заявляя, что «немецкий народ поддерживает его в этой борьбе». Он даже созвал своих дипломатов и сказал им: «Король Эдуард должен бороться, и вы увидите, господа, что он выиграет эту борьбу против заговорщиков!»

Когда Уоллис внимательно слушала, как Хармсворт объяснял ей это необычное семейное устройство, она не знала социальных нюансов, связанных с морганатическим браком. Как потом вспоминала ее подруга Диана Мосли, король, хорошо осведомленный о всех тонкостях этого ранга и положения, не был в восторге. «Морганатическая жена – это жена второго класса, мишень для каждого мелочного представителя двора, над которой бесконечно издеваются».

Тем не менее король согласился донести эту идею до Болдуина, который на их встрече 25 ноября пообещал провести консультацию с премьер-министрами доминионов и Кабинетом министров. Шансы на успех были невелики. Согласно английскому закону, такое нововведение потребовало бы специальный закон парламента, а также полную поддержку всех стран по всей империи. Как и ожидалось, неделю спустя Болдуин доложил, что ни в империи, ни дома не поддержали идею такого брака.

В парламенте прямолинейный коммунист, член парламента Уильям Галлахер указал на то, как посол фон Риббентроп пытается навязать морганатический брак стране. «Я хочу обратить ваше внимание на то, что у миссис Симпсон есть социальная среда, и каждый член Кабинета министров знает, что эта социальная среда миссис Симпсон тесно отождествляется с определенным иностранным правительством и послом этого иностранного правительства». На тот момент это было самое острое заявление о махинациях фон Риббентропа, принцессы Стефании и других иностранных особ.

Пока велись эти переговоры, Уоллис находилась под виртуальной осадой со стороны СМИ и праздного любопытства людей в своей квартире на Камберланд-террас. Она ежедневно получала гневные письма с угрозами смерти. Она боялась, что было лишь вопросом времени, когда одна из этих угроз воплотится в реальность. Обеспокоенный за ее благосостояние король попросил своего телохранителя из Скотланд-Ярда узнать, можно ли тайно увеличить патрули вокруг ее дома. Теперь она твердо придерживалась мнения, что для ее же безопасности ей лучше покинуть страну.

Так называемая партия короля, которая была сформирована Уинстоном Черчиллем, лордом Бивербруком и военным министром Даффом Купером, придерживалась того же мнения, но по другой причине. Они считали, что если бы «Милашка» уехала из страны на зиму, это бы сконцентрировало короля на своей коронации в мае. К тому времени его страсть бы ослабла, Эдуард последовал бы своему долгу и монархия была бы спасена.

Много лет спустя Черчилль признал, что Уоллис был дан дополнительный стимул уехать после того, как Бивербрук, предположительно, поручил журналистам своей газеты Daily Express начать кампанию запугивания. «Потом начались ужасные вещи», – вспоминал Черчилль. В ее окна бросали кирпичи, чтобы запугать ее, ей приходили письма с ядовитыми чернилами, на стенах соседних домов писали гневные послания.

Именно брошенный в окно кирпич побудил ее немедленно уехать: она покинула свою лондонскую тюрьму в Форт-Бельведер, а потом получила приглашение от Роджерсов, с которыми связался король, и попросил приютить ее на несколько недель на их вилле на юге Франции.

Уставшая и вымотанная после кошмарной поездки в компании камергера лорда Браунлоу, она наконец прибыла на виллу Роджерсов. Когда она устроилась, то написала королю, призывая его не отрекаться от престола. На карту была поставлена корысть. Она считала, что ее обвинят в кризисе, и думала, что будет лучше обсудить его супружеские амбиции после того, как он официально будет коронован в мае. Это время предоставит ему более сильную позицию в переговорах, этот совет ему также дали Бивербрук и Хармсворт. Они позволили ему думать, что со временем он получит все: останется монархом и женится на миссис Симпсон.