Он не пропустил ни одной девчонки в классе, каждой подарил по паре строк, постепенно опускаясь все ниже по упоминаемым деталям одежды. Но так и не опустился ниже… уровня приличий. А потом повернулся к учительнице — и изучил её горящим взглядом!

— Ой! — испуганно сказала она.

В классе наступила гробовая тишина. Даже проходящая по коридору завуч сунулась в дверь, не понимая, куда делись ученики — на неё даже не обратили внимания. Завуч извинилась и исчезла. А класс ждал, затаив дыхание.

Он безнадёжно вздохнул и развёл руками. Класс тихо охнул…

— Переписчиков, выйди вон, — мёртвым голосом сказала учительница. — К директору!

Но в коридоре она остановилась у окна в странном оцепенении. Так что ему пришлось вернуться, он-то далеко успел отойти.

— Лучше бы ты прочитал там… хоть что-нибудь, — тихо сказала она.

— Не лучше, — пробормотал он. — Заявить, что вы просадили всю молодость в ожидании халявной платы за юное тело — да ещё стихами?!.

— Да уж, юное тело для женщины — это все… А что теперь делать? Что же делать-то?! Как жить дальше?

Он посмотрел на её нервные руки и машинально достал пачку сигарет. Она так же машинально взяла.

— О-у-у! — прокатилось по коридору.

Они испуганно оглянулись и увидели: весь класс торчит в дверях кабинета и наблюдает, как Вовочка угощает сигаретой учительницу! А та не отказывается!!!

— Скотина ты, Переписчиков! — с чувством произнесла учительница.

И это был тот редкий случай, когда он с ней согласился.

* * *

Эре — сын, Эре — муж…

— Эре, ты не спи, а то меня уронишь! — обеспокоенно сказала Яха.

Перед деревней он решился и сел в седло сам, а девушку усадил, как и положено, перед собой. Боком. Понятно, что теперь Яха жутко боялась опрокинуться на спину. Приходилось крепко держать её за талию. Ему-то не трудно — так ведь синяки останутся! Ещё подумают кто попало чего попало…

— Эре, ты не спи!

— Я не сплю, я думаю, — рассеянно отозвался он. — Вот сейчас ты молодая и красивая…

— Правда?! Ой, Эре…

— Да не в том дело, что сейчас! Я вот думаю, а чем ты жить будешь, когда кончится юность, и вместе с ней уйдёт всё, чем женщины гордятся?

— Ну и пусть уходит, — равнодушно отозвалась Яха.

— Э? А чем жить тогда?

— Да тем же, чем и все живут: детьми, домом, мужем, работой, если способности какие есть. Вон твоя мать какая художница! Её росписи ценят поболее, чем даже работы горных умельцев! И чего тут думать?

— Получается, что нечего! — обескураженно признал он. — Но… всякое же бывает! Вот… муж может же заглядываться на молоденьких?

— Ну и что? — недоуменно спросила Яха. — Не пойдёт же он с ними в хоровод плясать! Или ночами гулять в садах… позору ведь не оберётся! На муже хозяйство! На муже жена и дети! Когда ему гулять? А заглядываться — ну… да, что бы и не посмотреть на красоту-то…

— Как все у тебя просто! — пробурчал он, не желая сдаваться. — А я вот столько женщин знаю, что всю жизнь злобятся, что красота ушла!

— А! Так то девачки! Все продают! А кроме юного тела, продавать-то нечего! Бесталанные, ни к чему не пригодные… Но их мало, таких-то!

— А ты? — не удержался он.

— А я нет, — уверенно сказала она и одарила его сиянием чудных глаз.

И тут же смутилась от собственной смелости.

— Но вот на Земле таких девачек, считай, полный мир, — буркнул он, уходя от неловкости.

— Да, тяжело жить богом, — искренне посочувствовала Яха.

Он дико глянул на неё, вспомнил, в каком ранге путешествует с ней, и заткнулся. Во избежание. Так что до потайной калитки в сад Колы Гончара они доехали молча.

В саду конь оживился, вытянул шею и принялся на ходу обрывать спелые яблоки. Степняк, что с него взять. Он коня не одёргивал: скот вообще-то славно потрудился, достоин вознагражденья.

Во дворе наблюдалось нежелательное оживление. А он ещё надеялся на спокойную встречу с отцом! А тут вся семья в сборе! Даже невестки — и те выглядывают из летней кухни! Под обстрелом множества любопытных взглядов он спрыгнул с коня, поднатужился и снял Яху. Та сразу смутилась и застеснялась своей одежды. Мда. С одеждой надо как-то срочно решать… Зато конь держался достойно! И уже поглядывал воровато в сторону сада. Понравились яблочки-то, после сухой степной травы!

— Ладно, иди! — разрешил он строгим голосом. — Но не увлекайся!

Конь все понял и бодро утопал в сад. Яха, как ни странно, приняла слова на свой счёт и побрела к летней кухне. Он подумал и решил её не поправлять. Голодная же девочка!

— Что это с ней? — странным голосом полюбопытствовал отец, наблюдая, как Яха осторожно передвигает ноги.

— На коняшке покатал, — машинально ответил он.

Глаза невесток округлились от изумления. Братья подавились вопросами. И даже обычно философски невозмутимый отец приоткрыл рот.

— Смело! — наконец выдавил отец.

И тут до него дошло, что он ляпнул! Блин! Пропади они пропадом, все эти идиомы и особенности разговорных стилей! Надо было сказать — на коне! А на коняшке — это… понимается однозначно!

Он посмотрел вслед Яхе. Да, при такой походке можно было и не говорить ничего — выводы были бы те же! Вот же влип! И не объяснишь ведь, что она бедра стёрла! С внутренней стороны… Потому что если объяснишь — поймут ещё однозначнее! Вот чем головы забиты у людей в этом мире? А все потому, что верхом не ездят, только на телегах! Деревня, что с неё взять!

— Эре, тебя мама зовёт! — донёсся из кухни голос Яхи.

Он обречённо закатил глаза. Все. Женили. В пятнадцать лет! Причём приблизительно в пятнадцать лет! На Жери девойка называет мать парня мамой только в одном конкретном случае, когда дзудой становится… Блин…

На кухне необычно заробевшая мать вопросительно указывала глазами на энергично жующую Яху.

— Да! — раздражённо сказал он. — На все вопросы отвечаю — да! Умыть, одеть, обуть, поселить!

— Если Кола скажет… — неуверенно произнесла мать.

— Кола скажет! — отрезал он и вернулся во двор.

— Не мог же я её бросить в степи! — сказал он хмуро отцу.

— Все остальные смогли, — осторожно заметил отец. — Яха — девачка. К семейной жизни непригодна. И в работе смётки нет. Хлебнёшь с ней горя.

— Кто решил, что она девачка? — угрюмо поинтересовался он. — Мельникова кодла?

— Большинством решили…

— Вот я мельника закопаю! — пообещал он. — А потом посмотрю на большинство!

— Разве что так…