И всё же зачем-то она меня позвала.

— Ты рассказала маме о ребёнке?

— Она думает, я от него избавилась.

— Что?!

— У меня был сильный токсикоз в первом триместре, а она как раз неожиданно нарисовалась. Деньги закончились, ничего необычного. Пожила со мной неделю, послушала, как меня выворачивает над унитазом, ну и сделала выводы. Тогда и рассказала о твоём выкидыше. Я сделала вид, что очень испугалась и при ней позвонила в клинику, записалась на обследование. Потом сказала, что сделала медикаментозный аборт.

— Но почему ты скрываешь беременность?

— Эмма, я подписала контракт на съёмки в сериале, где буду играть выпускницу школы.

— Эм-м… — мои глаза несколько раз перебежали с её лица на живот и обратно.

— Не волнуйся, съёмки в октябре. К тому моменту я уже рожу.

— Но в чём тогда загвоздка?

— Там будет несколько любовных линий. Как в «Беверли-Хиллз, 90210». Продюсеры настаивают на достоверности и на роли пригласили молодых актёров, которые не состоят в отношениях. На финальном прослушивании нам намекнули, что для пиара лучше, если киношные страсти перейдут в реальную жизнь. Я должна буду крутить роман с одним из тех парней, а о каком романе может идти речь, если у меня на руках будет младенец.

— Но он же всё равно у тебя будет, никуда не денется.

— Это другой вопрос. Ты спросила, почему я скрываю беременность.

— Окей. То есть, кроме меня и…

— …Леоноры, — подсказала Николь.

— …Леоноры о твоей беременности не знает ни одна живая душа?

— Ещё садовник, шофёр и мой агент, который нашёл для меня этих людей. Все они связаны жёстким контрактом, по которому всё происходящее в этом доме не подлежит разглашению.

— Господи, какие сложности!

— Это шоу-бизнес, детка. Большие деньги требует больших вложений.

— А как же отец ребёнка? Он знает?

— Нет.

— Но ты ему скажешь?

— Нет.

— Почему?

— Потому что это была случайность. Досадная ошибка в один незащищённый секс.

— Может, он бы хотел узнать о ребёнке? — не сдавалась я.

— Вряд ли. Во всяком случае, в мои планы это не входит.

Вот это, я понимаю, опыт. Может, встреться мне Эрик попозже, я бы тоже так рассуждала. И не переживала бы так. Не нервничала.

— Но что ты будешь делать с ребёнком?

— На этот вопрос я отвечу тебе, когда услышу ответ на свой. Что ты почувствовала, когда потеряла ребёнка?

Николь даже выпрямилась в своём кресле, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

— Это нужно для роли? — мне страшно не хотелось отвечать.

— Прости, но тебе придётся это сказать.

Мы сидели в одной из множества гостиных этого потрясающе красивого дома, той, что лучше всего освещалась в предзакатный час. Николь сказала, что любит пить здесь чай, чем страшно меня рассмешила. Я вспомнила документальный фильм про аристократов, который смотрела в детстве, и где говорилось, что в разное время суток они предпочитали разные комнаты и никогда не заходили в них в неурочный час. Аристократка из Николь такая же, как из меня кинозвезда, и всё же здесь она смотрелась очень органично.

И с той же аристократичной холодностью вспарывала мне душу.

Мне тяжело было сказать ей это прямо в глаза, потому я и встала и отошла к окну. Отсюда я не видела её пытливый взгляд и цветущий вид. И её живот. Ведь у меня сейчас был бы такой же. Может, чуть побольше — я же куда плотнее Николь. Мне не нужен был этот красивый дом. Этот бассейн с прохладной водой, который я всё же опробовала, взяв у сестры запасной купальник. Не было бы этого дома, этого сада, этого уютного заката. Были бы светло-зелёные стены в моей комнате, белая кроватка под розовым пологом. Старый комод, вычищенный изнутри и обклеенный чистой бумагой. И там ждали бы своей очереди крохотные вещички — штанишки, рубашки, мягкие смешные шапочки. И носочки. Малюсенькие такие, что мне на один палец.

Беззаботность.

Беззаботность, Эмма.

Текущие по глазам слёзы никак с ней не сочетаются.

Неслышно подошла Николь. Я просто почувствовала её рядом, а в следующее мгновение тёплая рука сестры нашла мою и крепко её сжала. Как в детстве.

Я зажмурилась, и тёплые ручейки бодрее потекли по щекам.

— Ты спрашивала, хотела бы я, чтобы у нас была нормальная семья? Конечно, хотела бы. Кто бы ни хотел такого. Весь ужас в том, что я не представляю, что надо делать, чтобы мой ребёнок однажды не задался тем же вопросом.

Николь замолчала, позволяя мне проглотить очередной комок в горле. Надо было что-то сказать, но слова не находились. Слишком больно было даже подумать о том, чтобы издать какой-либо звук. Поэтому мы молча стояли у окна и смотрели на садящееся в дымке вечернего города солнце.

— Ты точно будешь лучшей матерью, чем я, Эмма, потому что плачешь по своему неродившемуся ребёнку. Я же честно признаю, что не хочу ею становиться. Не суди меня за это. За честность не судят. Просто подумай о том, что живущий во мне мальчик сможет ослабить твою боль.

— Ты не можешь говорить это серьёзно, — прошептала я, не веря тому, что только что услышала.

— Могу. И говорю. Я отдам тебе своего ребёнка, а ты сделаешь его счастливым, и больше не будешь плакать по своей девочке. Просто подумай об этом, Эмма. Просто подумай.

Александр Огастас Бейтс появился на свет двадцать третьего август в одной из частных клиник Санта-Моники.

Дабы избежать слухов, Николь поступила туда под моим именем, но в свидетельстве о рождении указала своё. В графе «отец» ожидаемо стоял прочерк.

На родах я не присутствовала, но была первой, кто увидел новорожденного, когда его вынесли из родовой палаты.

Увидела и пропала.

Этот красный, сморщенный комочек с первого неосознанного взгляда в мою сторону стал самым главным человеком в моей жизни.

Так бывает.

Моральную оценку поступку Николь я давать не собиралась. Хватало того, что я и себя чувствовала обманщицей. Спасало только, что однокурсники и так до этого мало интересовались моей личной жизнью, а из близких друзей были только Фло и Сеймур.

Мне казалось, Сеймур должен был меня понять, но этого не случилось. Когда я вернулась от сестры и озвучила её предложение, мы поссорились. Тогда же дед впервые в жизни повысил на меня голос. Я даже не представляла, что он может так кричать.

— Вы две чёртовы куклы — ты и твоя сестра. Ума ни на грош! Это же человек живой, а не кукла: захотела — поиграла, захотела — отдала. Что ты будешь делать, когда эта курица ощипанная последние перья растеряет и вернётся за пацаном? Это мне тебя из петли вытаскивать, не ей. Её-то что — она о твоих чувствах ни черта не беспокоится. Сыграла на жалости, сучка.