– Может, отец занят. В командировку, например, уехал.

– Нет, не может. Если бы его не было или была бы какая-то срочность на службе, то тебя Алёнка сразу предупредила бы. У меня только одно соображение. Нелюбин просьбу принял, сразу дочери не отказал, но по каким-то причинам с ответом не спешит. Может, проверяет тебя, может, деда твоего, не знаю, но что-то тут не так. Единственное, в чем я уверен, это только в том, что нам самим надо организовать вашу встречу. Будь на ней крайне внимателен. Его задача – понять, что ты за птица и с какой целью копаешься в давно забытых делах, твоя главная задача – узнать, жив ли Сорока и где он живет. Если адреса не даст, узнай, где обычно живут отставные чекисты, может, специальный дом для них в городе построен, может, в дачном поселке где проживают. До встречи с ним попробуй еще раз с Алёнкой поговорить. Она может запросто что-нибудь подсказать. Будь проще, одним словом. Потом мы с тобой поищем дом твоих стариков, если он остался цел. Может быть, соседи уцелели, а это был прекрасный источник информации во все времена.

– Алекс, как думаешь, найдем, где дед похоронен? – голос Поля захрипел от волнения.

– Скажу честно, раньше никогда поиском не занимался, но надежда есть, потому что есть логика. Про кремацию в нашем городе я ничего не слышал, значит, расстреливали. Расстреливать не могли, где попало, и в столицу их точно для этого не возили. Значит, есть где– то определенное место. Если есть место, то его всегда можно найти – в этом и заключается моя логика.

– Ты даже представить себе не можешь, как моя мама обрадуется. – Поль всплеснул руками, – я завтра же ей напишу, как все здорово складывается, как мы с тобой Сороку нашли.

– Поль, не сходи с ума. Еще ничего не сложилось, и Сороку мы пока не нашли, да и писать вообще про это не стоит. Сначала найдем, потом напишешь. Кстати, перед тем как уйти, расскажи мне в мельчайших подробностях всё, что Катрин сообщила тебе про Бартенева.

– Хорошо, договорились, Алекс, – за пять минут Поль изложил всё, что знал, включая про то, как шутливо называл ее в детстве отец, и про зайца по имени Пират. Потом посмотрел на часы. – Упс, времени-то уже сколько! Я побегу, спасибо тебе за всё. – Он встал из-за стола и пошел в коридор надевать дубленку.

Лёшка не стал возражать. Он видел, как у товарища горели глаза, и понимал, что тому надо побыть одному, чтобы переварить информацию, свалившуюся буквально на голову. На прощанье Поль с чувством пожал руку Самойлова:

– Еще раз большое спасибо.

– Завтра увидимся, – ответил Алекс и закрыл за товарищем дверь.

Неожиданно за дверью послышались быстрые шаги и голоса, один из которых принадлежал конвойному: «…говорю тебе: там допрос, не положено…». Дверь приоткрылась, и в щель просунулась рыжая вихрастая голова помощника начфина, молодого парня двадцати лет, по совместительству сына начальника следственного отдела Ивана Сороки, которого звали соответственно Василием Сорокой. Паренек был не по годам шустр. Успевал одновременно и учиться и не опаздывать на службу, а по вечерам даже весело размахивать метлой, получая взамен нехитрый приработок.

– Разрешите, товарищ младший лейтенант? – и, не дожидаясь ответа, тело втиснулось вслед за головой.

– Сорока, ну тебе же ясно было сказано, что у меня допрос. Зачем ломиться в закрытые двери?

– Товарищ младший лейтенант, завтра у нас проверка по финчасти, – затараторил паренек. – А начфин нашел ведомость, где вы за премию не расписались. Подпишите, пожалуйста, сегодня, а то завтра ему самому допрос будет.

– Ладно, давай, не тяни.

Сорока с ведомостью направился к столу и, проходя мимо арестованного, посмотрел на него и радостно воскликнул:

– Ой, Владимир Андреич, здрасьте! А вы тут зачем?

– Так-так, Сорока, вы откуда знаете арестованного Бартенева? – следователь нахмурился.

Паренек стушевался и замялся:

– Так он же у нас там… ну, в университете… политэкономику… ну, лекции читал…

– Арестованный Бартенев, а вам знаком гражданин Сорока?

– Первый раз вижу, – ответил Владимир, – их сотни, а я один. – А когда следователь наклонился, чтобы поставить подпись напротив своей фамилии, незаметно подмигнул пареньку. Тот еле качнул головой в ответ. Расписавшись, следователь отдал ведомость Сороке и тихо, сквозь зубы выдавил:

– Никогда не входи во время допросов. Это может стоить кому-то карьеры, а кому-то свободы.

– Да, я все понял, – ответил парень и добавил на выходе, ни к кому не обращаясь конкретно, – спасибо…

Глядя вслед своему бывшему студенту со смешной фамилией Сорока, Бартенев на секунду задумался, и у него перед глазами пролетели события последних нескольких дней.

…Аресты в университете начались в конце этой недели. Бартенев не чувствовал за собой конкретной вины, но знал, что находиться на свободе ему осталось недолго. Знал, потому что был философом, а кому как не им знать, что именно происходит с государством и что может произойти в результате этих изменений с любым индивидуумом общества. Страшно было за жену и дочь. Надо было что-то решать, но решать по-умному.

В субботу вечером он забежал в соседний подъезд своего дома, где жил его старый знакомый Михаил Шестаков, с которым они вместе росли, учились в университете, но потом Мишка пошёл по кривой дорожке, которая увела его со второго курса и по настоящее время. Бартенев знал, что Мишка отсидел за кражи двенадцать лет и что был когда-то безнадежно влюблен в Лизу. Может быть, даже и понесло его по наклонной из-за её отказа быть вместе с ним, кто знает. Бартенев с Шестаковым редко пересекались, но даже в те случайные встречи отводили глаза, не замечая друг друга.

Шестаков, среднего роста, крепкого телосложения с черными глазами – буравчиками и массивным подбородком, его ровесник, выглядевший лет на десять старше, открыл дверь и неприятно осклабился:

– Наше вам с кисточкой, засиратель мозгов. Чё приканал? Я по субботам не подаю… эй, ботан, ну ты куда попёр? – Шестаков незлобно прошипел вслед Бартеневу, бесцеремонно проследовавшему через узенький коридор на кухню, тоже совершенно крохотных размеров. Маленькая металлическая раковина вжалась в угол и упиралась в старый буфет. Под окном проходила труба с небольшим чугунным радиатором, чуть выше ее на подоконнике стоял патефон с широким раструбом. К левому углу кухни был приставлен маленький стол со штопанной клеенкой на нем и двумя разнокалиберными стульями, стоявшими рядом. На столе стояла черная сковородка с двумя кусками пожаренной рыбы, початая бутылка водки и гранёный стакан. Над столом висела фотография отца «Моряка».

– У нас аресты. Около десяти человек с разных кафедр и еще из ректората, – Бартенев остановился на кухне и старался оставаться спокойным.

– Да мне по хрену, или ты что, у меня под шконкой решил заховаться? – Шестаков насмешливо глянул на тонконогого и тупоголового представителя интеллигенции. – То есть, тебе ласты завтра сплетут, а ты предлагаешь мне компанию тебе составить? На хрен приперся, еще раз спрашиваю.