произведений неизвестного художника.

По ее словам, ныне этот замок именуется «Пиментель» по имени некоего графа, но никто точно не знает причину переименования королевской резиденции. Может быть, некогда замок принадлежал упомянутому графу, и тот позднее подарил его королю или же чертог был экспроприирован из-за какой-то вины владельца.

Первый этаж состоял из большого зала. Здесь Филипп Третий удостоил аудиенции сефевидских посланников.

* * *

Большое посольство пожаловало во дворец с герцогом Лерма. Кызылбаши восседали в каретах, запряженных холеными лошадьми, их сопровождала королевская гвардия и придворные. Гости взошли по мраморным ступеням. У дверей их встретили четыре камергера и провели в зал приемов. Король в знак почтения встретил их стоя; с короной на голове, густо усыпанной алмазами, со скипетром в руке, в белой атласной мантии, отороченной беличьим мехом, в сафьяновых красных сапогах, также инкрустированных самоцветами.

Столь торжественный и радушный прием, оказанный кызылбашам, был продиктован не только уважением к союзнику в противоборстве с османцами, но и желанием заручиться поддержкой в восстановлении позиций в Персидском заливе, откуда испанцев оттеснял британско-голландский альянс.

Это был тот самый Филипп Третий, при рождении которого его отец, старый Филипп печально вздохнул: «Бог не дал мне сына, способного довести до конца великие свершения мои…» Старый монарх предвидел, что юным неопытным престолонаследником будут управлять лукавые царедворцы, которые и доведут до беды…

Печальный прогноз оправдался.

Немощный Филипп скончался, отравившись угарным газом, – угли, горевшие в камине, источали неимоверный жар, король заливался потом, теряя силы и задыхаясь от тлетворного газа, видимо, даже не был в состоянии позвать на помощь; а нерадивый истопник куда-то запропал и не подоспел вовремя. Филипп Второй оставил сыну в наследие великую империю, простершую свою власть над Португалией, Фландрией, завладевшую Гибралтарами и близлежащими землями, дотянувшуюся до Южной и центральной Америки и охватившей юг Северной Америки, а также Филиппины…

Филипп Третий, говорят, был личностью неулыбчивой, угрюмой и уродливой.

И вот теперь сей нехаризматичный монарх стоял посередине тронного зала в пышном облачении.

Сефевидские гости выступили вперед, царедворцы держались позади.

Подойдя к королю, в пяти шагах от него остановились и одновременно, положа руку на сердце, склонили головы.

Затем вперед шагнул Гусейнали-бей, снял шапку и извлек из нее расшитый золотом кисет, раскрыл его и достал сложенное надвое послание шаха, написанное золотистыми чернилами. Трижды поцеловав и приложив письмо к глазам, посол протянул его королю.

Монарх передал послание толмачу, и тот вслух зачитал перевод текста.

Содержание послания, начинавшегося с именем Аллаха, сводилось к следующему.

Во имя Аллаха, Всемогущего и Милосердного.

Аллах един и справедлив.

Слово победоносного Шаха Аббаса Бахадура аль-Сефеви. Его Величеству католическому падишаху, наследнику Испанского и австрийского престола, столпу христианства, властелину Нового Света, достославному Филиппу Третьему!

Молимся Аллаху о долгой жизни и незыблемой власти для Вас. Ваше Величество да знает, что Сефевидская держава, покорившая полмира, испытывает гордость союзом с Вами в борьбе против общего неприятеля. Рубежи нашего государства простираются до границ Оттоманской империи на Магрибе[32] и до Могольского государства на Машриге[33]. Мы исстари противоборствуем с Великой Портой. И мы знаем о Вашем ристании с османцами в Средиземном море. Знаем и о великих сражениях с ними в болгарских и мадьярских краях, и с другой стороны – в краях алжирских.

Нам ведомо и о том, что Ваша победоносная армада в 981-м году хиджры наголову разбила османцев в Средиземном море…

Далее в письме сообщалось, что распри между христианскими странами удручают Сефевидских друзей, и Шах надеется, что этому будет положен конец, и христиане направят свои усилия на противостояние Османскому султанату. Сефевидское государство, в свою очередь, силами стопятидесятитысячной пехоты нанесет неприятелю сокрушительный удар. В результате союзнических сношений христиане смогут вести свободную торговлю и строить церкви на территории Сефевидского государства.

Шах оговаривал в письме, что для победоносной кампании его воинство нуждается в пушках, мушкетах и аркебузах.

Завершалось письмо словами: «Направляя в Ваши страны посланников, выражаю уважение к нашей дружбе и союзничеству и уповаю на Ваше благорасположение.

Написано в 998 году хиджры[34] в месяц зульгадар[35]».

Все, в том числе и король, выслушали перевод послания шаха, стоя на ногах. Орудж-бей до сих пор не видывал такого порядка «протокола». Там, на родине, визитеры обычно целовали руку, и затем подол одеяния шаха, восседавшего на престоле. А здесь соблюдалась дистанция между монархом и гостями.

Посол, согласно этикету, вновь поклонился и, пятясь, занял прежнюю позицию поодаль.

Король изволил любезно сказать, что «пожимает десницу шаха, простертую на дружбу и прижимает его к своей груди»…

Он говорил очень тихо, еле слышно, медленно шевеля губами. Но толмач по артикуляции губ прекрасно улавливал сказанное королем.

Толмач переводил:

– Передайте Его Величеству, властелину половины мира, что я почитаю за честь принять его дружбу, и об этом я отправлю письмо Вашему благословенному шаху…

После такого собеседования Гусейнали-бей испросил у короля разрешения покинуть дворец и. получив разрешение, гости, вновь отвесив поклоны, удалились.

В резиденцию их вновь сопроводила почетная королевская кавалькада.

Сефевидские посланники пробыли в Вальядолиде два месяца и за это время произошли неожиданные события, круто изменившие судьбу Орудж-бея.

XII

«Вы – из обрезанных?»

Покинув дворец «Пиментель», мы обошли окрестную зону. Я хотел увидеть усадьбу герцога Лермы, находившуюся вблизи королевской резиденции. Но она исчезла. Вероятно, ее сжег Наполеон Бонапарт, когда им был захвачен Вальядолид, так как он хорошо знал об особой роли Лермы в испанской истории и франкофобии герцога. Правда, Лерма был сторонником мирных отношений с Францией, учитывая ее постепенное усиление, но, как истинный кастилец, в душе он недолюбливал грозную соседнюю страну.

Блуждая по мощеным улицам, мы пришли в парк, где присели на скамейку под оливковым деревом. Ребятишки тут гоняли мяч. Вдруг мяч угодил в меня, я подавил в себе желание присоединиться к юным футболистам и отфутболил мяч, но тот, как на грех, упал в бассейн. Я улыбнулся и виновато развел руками. Ребята великодушно промолчали, и мальчуган, смазавший мяч в мою сторону, сам взобрался на стенку бассейна и достал мяч.

Поодаль вращалось чертово колесо. Гайде захотела покататься на нем. Я сказал, что не охотник таких аттракционов, боюсь «загреметь».

– Трусишка! – рассмеялась она и, взъерошив мне волосы, устремилась туда.

…Некогда здесь располагался особняк Лермы. В той резиденции герцогиня Луиза впервые увидела Орудж-бея и влюбилась в него. Ее знакомство с «персиянином» примечательно занятными диалогами.

* * *

Вальядолидские дни кызылбашских посланников проходили в раутах, приемах, охотничьих вылазках и созерцании