Как ни определяй магию, очевидно: в античности она существовала. Об этом свидетельствует множество источников, как литературных, так и археологических: например – свинцовые «таблички проклятия», с помощью которых маг призывал гнев божий на врага, или папирусы с описаниями ритуалов и заклинаний, обеспечивающих магическое воздействие.

Помимо культовых практик, считавшихся общественно опасными, общее неодобрение как на государственном, так и на частном уровне вызывали еще две крайности в области религии: атеизм – и суеверность. В определенном смысле это были противоположные края спектра.

Атеизм в современном его понимании в античности встречался чрезвычайно редко: очень мало кто верил, что в мире в самом деле не существует богов. Однако само слово «атеизм» означает попросту «безбожие»: разумеется, обходиться без богов можно было и не отрицая их существования. Как отмечает специалист по римской религии Джеймс Райвз, чаще слово «атеизм» применялось к тем, кто «отрицал традиционные формы почитания [богов] или пренебрегал ими»[74]. Иначе говоря, атеистами называли тех, кто отказывался участвовать в традиционном поклонении богам. Такому человеку стоило ждать от соседей сурового общественного осуждения и даже враждебных действий. В «атеизме» часто обвиняли христиан. Связано это было, очевидно, не с тем, что они отрицали божественную реальность, а с тем, что отказывались признавать (более делом, чем словом) существование множества богов и взаимодействовать с ними традиционным способом.

Христиан со временем начали обвинять и в суеверии, хоть для большинства древних римлян это понятие и было противоположно атеизму[75]. Суеверием называли чрезмерный страх перед богами и тем, что они могут сделать, ведущий к крайним и неумеренным попыткам отвратить их гнев[76]. Плутарх, клеймя суеверие, называет его «страхом, что унижает и крушит человека, ибо в богов он верит, но считает их источниками всякой боли и бедствия». Он отмечает, что из такого страха перед богами нет выхода: он преследует суеверного и во сне, и даже в смерти. Смерти суеверный, пожалуй, боится больше всего – не столько ее самой, сколько того, что последует за ней: «Реки огня… призраки самых фантастических очертаний… судьи, мучители, зияющие пропасти и глубочайшие бездны, исполненные бесчисленных воплей и стенаний»[77].

Увы, суеверный полагает, что все эти несчастья заслуженны, ибо «он ненавистен богам, боги его наказывают и все муки, которые приходится ему претерпевать, он заслужил своим поведением». Итак, он «воображает, что боги скоры на гнев, неверны, капризны, обидчивы, мстительны и жестоки; в результате суеверный обречен ненавидеть и бояться богов… Ненавидя и страшась богов, он становится им врагом. И все же, хоть и страшится их, он поклоняется им, приносит жертвы, днюет и ночует в их святилищах»[78].

С точки зрения Плутарха, такое поведение куда хуже атеизма – и намного отвратительнее для самих богов. Он объясняет это при помощи ясного и убедительного сравнения:

Религия в прошлом и настоящем: итоги

Из всех черт римской религии, описанных выше, атеизм и суеверие, пожалуй, ближе всего к нашему современному опыту. В наше время живет немало атеистов, вовсе не верящих ни в каких богов, или тех, кто вообще об этом не думает и не уделяет религиозным вопросам никакого внимания. Немало на свете и монотеистов, страдающих суеверием в плутарховском смысле – преисполненных ребяческого страха перед божественным властителем мира, готовым обрушить на них любые беды и в этой жизни, и в грядущей. Здесь мы стоим на знакомой почве.

Однако во многих других отношениях римские религии совершенно нам незнакомы. Богов в этих религиях много; суть их – не в вере, а в практике; в них нет вероучения, правоверия и ересей, почти нет этических требований (за редкими исключениями – например, запретом на отцеубийство), нет священного «Слова Божия», дающего наставления о богословии или о повседневном поведении. Нет международных религиозных организаций или лидеров. Религии в целом высокоинклюзивны и, по нашим стандартам, необычайно толерантны. Важнейший их элемент – культовые ритуалы: жертвоприношения, молитвы и гадания. Ни в современной реформистской синагоге, ни в мечети, ни в баптистской церкви за углом мы не найдем ничего подобного. Однако именно такая религиозность господствовала на протяжении всей римской древности.

Господство ее не ограничивалось определенной областью, которую мы могли бы отгородить от остальных и назвать «религиозной сферой». Важно всегда помнить, что вплоть до Нового времени – фактически до Просвещения XVIII века, а в некоторых частях мира и до сего дня, – религиозная сфера не отделялась от общественно-политической. Государство не только поощряло и пропагандировало религиозные культы, но и назначало жрецов. В Риме основные жреческие места считались политическими должностями, их занимали профессиональные политики. Сам император носил звание pontifex maximus – «верховный жрец» государственных культов. А предшественники его, как мы сейчас увидим, почитались как боги. Религия пронизывала и государство, и саму жизнь. Религия была везде.

Религия была видна отовсюду – в храмах и статуях, господствующих над окружающим ландшафтом как в городах, так и в сельской местности. В одном папирусном документе из древней Александрии приводится список городских зданий. В их числе – 845 таверн, 1561 баня, 24396 жилых домов и 2478 храмов[80]. Получается, что один храм приходился приблизительно на десять домов. Будь то же верно для моего района, на моей достаточно короткой улице располагалось бы пять храмов – или, в нашей реальности, христианских церквей.