– Что делаю? Забираю домой ребенка, которого абсолютно незаконно упекли в больницу.

– У нас тут не следственный изолятор, а вы не адвокат, чтобы доказывать, что законно, а что нет. Мальчик доставлен бригадой «скорой помощи» в бессознательном состоянии, у него травма головы. Все еще хотите поговорить о законности? Я лечащий врач ребенка и на этом основании требую, чтобы вы покинули палату немедленно.

– Лечащий, значит, угу. И что, многих уже вылечили, уважаемый невролог Астафьев? Это же в вашей замечательной больнице из-за халатности врачей трехлетняя девочка погибла две недели назад?

Лицо доктора перекосилось, но он сдержался.

– Мне кажется, вы хамите, уважаемый. Врачи нашего отделения делали все возможное для спасения погибшей пациентки. И прокуратура согласна с этим утверждением. К тому же разговор не по существу. Сейчас здесь нет трехлетней девочки. Речь идет о семилетнем мальчике. И о его состоянии.

– Тогда объясните мне, в чем тяжесть его состояния. – Геннадий стал привычно спокойным.

– У мальчика закрытая черепно-мозговая травма, – ровным голосом, будто ничего не произошло, ответил невролог. – Операция, к счастью, не требуется, но после удара ребенок пробыл без сознания довольно долго, а это неблагоприятный симптом. Состояние может ухудшиться в любой момент, вот потому-то ему и необходимо круглосуточное медицинское наблюдение.

– Ну, я-то вижу, что ребенок уже пришел в сознание, он вменяем, активен, не заикается, поминутно не бледнеет от головокружения. Его осматривал травматолог? Других повреждений нет?

Врач терпеливо покивал:

– У него вообще нет подтвержденных повреждений, только подозрение на них.

– Тогда… – Айзель задумался. – Что мы вообще портим друг другу нервы? Мы же взрослые люди. Я заберу его под расписку. Уверен, дома он придет в норму гораздо быстрее. А если вдруг понадобится – сразу вас вызовем.

– Нет, – еле слышно пискнул Сенька и обхватил подушку, будто она могла его как-то защитить. Доктор кинул беглый взгляд на ребенка и твердо сказал:

– Когда речь идет о детских черепно-мозговых травмах, не может быть и речи о таких договоренностях. Расписка распиской, но для здоровья ребенка это огромный риск. Странно, что мне приходится объяснять это не ему, а вам – обычно дети просятся домой, истерики закатывают, и мне совместно с родителями приходится их уговаривать, а тут папочка такой сердобольный оказался, что даже этот маленький пациент кажется разумнее вас. Вы можете навещать его хоть каждый день, но даже думать не смейте забрать его отсюда сейчас.

– О, спасибо, что разрешили. – Геннадий издевательски скривился. – Если вас расписка не устраивает, давайте по-другому решать. Вот. – Он быстрым небрежным движением вытащил из кармана брюк пачку крупных купюр и решительно двинулся к Сеньке. – В конце концов, я его отец.

«Заранее ведь готовился, – подумал Денис, – сейчас мало кто наличку с собой носит».

Выщипанные брови медсестры взлетели к корням крашеных волос. Она как тигрица бросилась к кровати, оттеснив Айзеля:

– Здесь не магазин, а больница! Прекратите паясничать! Вам врач сказал, что ребенку необходим постоянный мониторинг, ваше желание здесь ничего не решает! Как и ваши деньги!

– Лидия, успокойтесь. – Астафьев говорил спокойно, хотя было видно, что это стоит ему некоторых стараний. – Мы прямо сейчас вызываем представителя органов социальной опеки. Покажем видеозапись из палаты. Обещаю, проблемы у вас будут такие крупные, что гонору заметно поубавится. Я приложу все усилия, чтобы вас лишили родительских прав. Потому что тот, кто подвергает опасности жизнь и здоровье собственного сына, недостоин называться отцом.

Айзель усмехнулся.

– Руководитель департамента по делам несовершеннолетних – мой хороший друг. Я сильно сомневаюсь, что он… – Транспортный магнат выглядел так спокойно, будто собирался заказать вечерний коктейль на пляже. – Впрочем, я вас услышал. Надеюсь, в этой больнице есть психологи? – Невролог кивнул. – Тогда это им. – Айзель бросил пачку купюр на стол в палате. – Пусть они поработают с моим сыном, чтобы он понял, как себя нужно вести с отцом. И я очень надеюсь, что в вашей больнице хорошо следят за детьми. Если с ним что-то случится – вас не оправдает никакой следственный комитет.

– У нас работают профессионалы. Но врач – не Господь Бог, я надеюсь, вы это тоже понимаете?

– Вы меня услышали. – Геннадий повернулся и, не прощаясь, вышел неторопливой расслабленной походкой.

Медсестра и врач переглянулись.

– Ты там порядок наведи, что ли, – тихо попросил доктор. Она принялась прикреплять датчики с проводами к тщедушной груди Сеньки. На мониторах возобновилась бесконечно бегущая кардиограмма и куча непонятных цифр.

Сенька побледнел и съежился. Кажется, его трясло. Денис подошел к кровати, взял мальчика за руку. Она была ледяная.

– Не переживай, прорвемся.

– Динька… – Светлые глаза смотрели умоляюще. – Ты не отдашь меня ему? Правда?

– Ну что ты!

«Врешь! Как ты сможешь не отдать? Из револьвера застрелишь папашу? А потом – на те же тюремные нары? – ехидно поинтересовался внутренний голос. – Кстати, а он ведь знает, что револьвер остался у меня. И при этом в упор не замечает. Как-то неумно».

– Динька, посиди тут со мной, – попросил Сенька, – мне что-то страшновато.

– Конечно-конечно! – Журналист, не выпуская маленькой руки, начал искать табуретку.

– Не нужно, – мягко остановил его невролог. – Не стоит сейчас с ребенком общаться, он сам успокоится или мы дадим ему успокоительное. А вы пока побудьте снаружи.

Доктор вежливо, но настойчиво разъединил их руки, вывел Дениса в коридор и усадил на банкетку, бормоча что-то позитивное. Хорошо, что врачи не любят долгих реверансов. Скоро журналиста оставили в покое. То есть наедине со всем хаосом его мыслей.

Все-таки на своей шкуре все воспринимается несколько иначе, чем со стороны. Когда еще совсем недавно этот подонок в офисе издевался над Мариной, Вербицкий мог понять его. Нормальный деловой мужик, просто задолбался налаживать дисциплину среди ленивых адыгейских жителей и поэтому ведет себя жестковато, а в целом прав. Сейчас не находилось слов, чтобы адекватно отреагировать на произошедшее. У человека единственный сын, про которого еще вчера вообще было непонятно, жив он или нет, нашелся целым и практически невредимым. Не впал в кому, не утратил рассудок. А этот чудак на букву «м» начинает предъявлять претензии по поводу любовника своей жены! И кому? Семилетнему мальчику! Что вообще за бред? Этого Геннадия нужно лечить. И уж точно нельзя отдавать ему ребенка.

«Легко сказать “не отдавать”. Ты, что ли, будешь решать этот вопрос? Может, еще сам заберешь его в свой хостел с десятью двухэтажными кроватями? Собственно, вот они и нары, можно считать, ты уже начал привыкать к тюремным шконкам. Говорят, там, в камере, народу даже поменьше бывает».