Но ныне, Господи, бросают нас на этап, бросают в телятники,нарезая поток наш на куски, аки колбасу, чей вкус забыт зубами, по пять рыл вкуске, из одной богомерзкой ямы пространства – в другую, из другой – в третью.Доколе, Господи? Доколе? И Твоею ли волей все это творимо? Отвращают пустыеглаза от Лика Твоего бараки лагерей, ибо не понять невинным в сегодняшней жизнизнака такой чудовищно большой обиды. Охрип я уже, говоря им: не ожесточайтесь!Он дал нам от века крыло Свободы, не наша ли вина, что залетели мы не тура,хотя залетать сюда не хотели? Не пели ли нам пророки, предупреждая блуд и ложьна этапах долгого пути, не пели ли они нам во гневе своем: летите, птички,летите, не знаем только, где вы обосретесь!

Вот мы и – в клетях! Вот мы и – в силочках! Пой, Вовочкаостался вдали Магадан, столица Колымского края!… Пой, Коленька, стоп, стоп,паровоз, не стучите колеса, кондуктор, нажми на тормоза!

Мы, братья, виноваты, мы, и не говорите: не мы! Мы!!! Триждымы!!! Мы плоть от плоти, кровь от крови тех бесчисленных прошедших, умерших всвой час и сгинувших от чужой воли, но если карандашик мой, крошась, оставляетневедомый и незаметный надзору мира след, то жизнь оставляет после себя нас. Мыслед ее. След ее вины и свершенья, пустоты и радости, предательств и подвигов,света и горя, воровства и милосердия, песни и грязи, пролитой крови ибезгрешной улыбки дитяти. Не сетуйте на Бога, как на хлебореза, что птюхи у васразные, с довеском у одного, с опилками у другого, без корочки у Сидорова,сырая у Фельдмана. Не сетуй те, что обделены сегодня вы ибо если бы не вы, токто? Отец ваш? Мать ваша? Брат? Друг? Сестра? Жена? Сын? Ближний? Переложите ликрест ваш на другую спину? Даже если захотите, милые, то не переложите. Хервам! Бурем же нести наш крест. Будем ждать освобожденья. А крест наш и естьслед жизни, конец ее, дошедший до тебя и меня, и отречение от жизни неразумно,ибо неразумие тоже след и наслерует его следующий за тобой. Так не твоя ливина, что заплачет он горько однажды от скудости и уродства наследства?Положимте же, братья, в копилочку для еще не рожденных, кто что может, комучего не жалко, в если же жалко, то тем более положим, ибо не будет в копилкенашей дара богаче, неожиданней и радостней для того, кто вскроет ее в известноевремя. Но что же есть у нас на дереве нар наших? Говна пирога? Вшивота?Струпья? Кажется, что не может быть существ, более обездоленных, чем мы. Де такли это, братья! Вот Невидимый Некто с шапкой идет по баракам, подадим емунадежды наши и чистые сожаленья, тоску по родственникам и очагам, любовь нашу кним, не пожлобимся, подадим кусочек Свободы, я знаю, что у вас ее и так мало,подадим раскаянье, что до сей секунды, еще на воле, нам и в голову не приходило,замкнутым самим в себе, уверенным, что жизнь на нас оборвется, поделиться спотомками тем, что сделает их свободней, справедливей, веселей и бесстрашней.

Что клали те, чей прах давно уже стал соком почв, в копилкужизни, если мы сейчас сидим в таком дерьме и ждем этапа неведомо куда, неведомозачем? Что клали они? Это нетрудно представить… Так говорят иные, ноотождествите себя с жизнью, и прошедшей, и будущей, и вы улыбнетесь по-детски,так как мелькнет в вашем сердце, вечно открытом для согласия и раскаяния,детская мысль: елки-палки! Это же мы сами себе поднасрали! Не хватит липодсирать? И вам станет весело, и вы зажмуритесь, как от солнца, выходящегоиз-за туч, от ослепительной возможности успеть жить в это мгновение благодарнои правильно. Но ведь можно каждый миг неправильно сгинуть во тьме, братья!Верно?

Так ты не плачь, Трошенька, что двадцать годочков тебе, в тыеще нецелованный, а ты еще с женой не спамши, не плачь! Ты молод, но почтигенерал-лейтенант по данной тебе чести в столь молодые лета заслужить горькийхлебушек опыта, который я хаваю в свои семьдесят два, беззубый, бессемейный,осужденный на четвертак, пять по рогам, пять по рукам, пять по ногам,прободения язвы желудка ожидаю с минуты на минуту. Не думайте, братья, чтожизнь есть только на свободе. Мы – костерки полузатухшие на дереве нар наших,но не зальем слезой отчаяния и ожесточения огоньки угольков, но донесем их свами до Свободы, но сохраним жизнь, братья, и поддержим ее горенье!

Господи! Господи! Кончается мой карандашик и скоро идти наэтап, но растрепался язык и источился грифелек, е я так и не ведаю, куда изачем? Что же, что же, думаю я в смятенье лихорадочном, что же еще написать,когда кончается карандашик? Господи, Слава Тебе за него, за огрызочек этот,прости Хаммера, скупающего у несчастной страны ее сокровища и выпускающегокарандаши, пошли радость тому, кто обронил карандашик! Что еще, что еще?Господи! Выдай нам на этапе селедку нержавеющую и воды, воды, воды, и прохладыи жару, и дровишек и морозину… Кончается мой карандашик Зачем не жалел я его?Так ли употребил? Почему не экономил? На кой хрен запятых наставил, точек,знаков, заглавных букв витиеватых, зачем? Из них можно было мысль составить!Куда мне деть написанное, Господи? Нас шмонают такие же несчастные, живущиежизнью тюремной мусора, заглядывают в задний проход… И то ли я наболтал свышепосланным мне карандашиком, то ли? В другой раз, Господи, в другой раз, дайтолько сил и принадлежность, и я получше насочиняю. Кончается мой карандашик…тает… тает… растаял совсем… Спаси…»

На этом оборванном слове «Спасибо» кончается, гражданинГуров, запись упрямого старикашки, с которым немало потрепался я на допросах,немало узнал интересного, за чьею судьбою следил. После его смерти я получил отначальника лагеря весь нехитрый зэковский скарб. Умер старик, ВладимирАристидович Воинов, раньше, чем кончился его карандашик, от разрыва сердца… Гдемоя папочка? Вот моя папочка… И вот тот самый карандашик. Взгляните на него,гражданин Гуров. Можете в руку взять. Если хотите, напишите им что-нибудь… Да…Нечего вам написать карандашиком этим, малюсеньким огрызочком этим, нечего.Отдыхайте пока.

В общем, грузовик, двадцать шесть рыл и два баяна, и выживы, а упрямый старикашка Воинов подыхает на дереве нар своих, как он любилвыражаться. Каша. Каша. Каша.

И занесло нас тоже черт знает куда и зачем. Времечко-тоидет. Вон уже руководители различных компартий слетаются в Москву к седьмомуноября… Смотрите, как чмокаются взасос! Небось только и ждут и гости, и нашивысшие чины, как бы сплюнуть поскорей с губ вкус этих идиотских поцелуев…Слетаются. Потом мы с вами посмотрим репортаж о юбилейной сессии ВерховногоСовета. Посмотрим на очередной апофеоз лицедейства, посмотрим, как ткачихи,горняки, токари, генералы, писатели и прочая шобла единогласно проголосуют«ЗА». Против не голосовал ни разу НИ-КТО за всю историю существования этогофеноменального высшего органа народовластия. Почему?

Смотрю на застывшие в одном и том же выражении лица и умных,и ученых, и тупых, и талантливых, и деловых, и фанатичных, и смелых, ибезграмотных, и чванных, и разных, в общем, депутатов, и меня, пусть даже намиг, покидает чуество реальности, ибо происходящее как раз не имеет никакогоотношения в основном именно к ней, и я чувствую: вот оно… вот оно… вот он –абсурд, и если я лично окончательно не «спотыкаюсь», то на выход из мгновенияили протяженности ощущения чистого абсурда требуется известное напряжение всехсил ума и души. И побившись лбом, окропленным черным потом недолгогопомешательства, о невидимую стену, отделившую на всех уровнях существованияреальную жизнь от бесоеского царства театральной бюрократии, играющей снеистовством и самоубежденностью параноика в заседания, съезды, конференции,слеты, месячники дружбы, трудовые вахты, юбилейные сессии, субботники, митингипротестов, выборы судей, демонстрации всенародного подъема и небывалогоединства с родными партией и правительством, я растерянно спрашиваю: что же этопроисходит, господа-товарищи? Может быть, вы опомнитесь наконец? Почему никтоиз вас, сознавая ужасную лживость лицедейства и того, что верхушка откровенносчитает вас жалкими марионетками, не проголосует против? Ни разу! Никогда!