Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это хорошие книги, особенно если принять во внимание, что они были сознательно адресованы не узкому кругу знатоков и специалистов, а так называемому «массовому» читателю и несли в себе не столько исследовательский, сколько отчетливый просвещающий заряд. И эта роль просветителя или, — вспомним формулу Б. Слуцкого, — «учителя в школе для взрослых» пришлась Т. как нельзя более кстати. Никаких крайностей, полемических перехлестов, заострений и уж тем более никаких интеллектуальных провокаций — только точное знание, выверенные суждения и взгляд на события культуры с точки зрения здравого смысла и хорошего вкуса. «Он, — свидетельствует Н. Игрунова, — вообще был человек меры. Для него важны были эти рамки интеллигентного человека, и в литературе, и в жизни, невыпячивание себя, важны были понятия чести, достоинства, порядочности, равно как гражданственности, правдивости»[2975].
Конечно, с таким самопониманием не выйдешь ни во властители дум, ни в любимцы публики. Это да, но Т. ни на лидерство, ни на премьерство сроду не претендовал, при любых переменах общественного климата оставаясь честным и добросовестным работником — как на ниве, скажем по-старинному, народного просвещения, так и при исполнении обязанностей практического критика. По своим гражданским и литературным ориентирам безусловно тяготел к «Новому миру», и А. Твардовский, — как рассказывают, — даже намеревался позвать его к себе в замы. Однако же не состоялось, возможно еще и потому, что Т., всегда воспринимаясь, — по удачному выражению В. Губайловского, — как «герой второго плана»[2976], и на страницах родного ему журнала не печатал статьи манифестального свойства, но «публиковал почти исключительно рецензии на книги»[2977], а рецензии — жанр хоть и необходимый, может быть, даже самый важный, но не самый эффектный.
Так годы шли: за чтением, в поездках по Русскому Северу с любимой женой Н. С. Филипповой, главным редактором журнала «Знание — сила», в общении со старыми, надежными друзьями. И, конечно, в работе, где по части трудолюбия и добросовестности, а значит и авторитетности, Т. истинно не было равных. Так что именно к нему незадолго до горбачевской перестройки редакция «Известий», национальной в ту пору газеты, обратилась с предложением вести постоянную колонку «Книги: новинка недели». И, — вспоминает его сын В. Турков, —
почти каждую неделю, начиная с 1984 года, редакционная машина стала привозить стопку вышедших из печати книг… и немалую. Все они были аккуратно прочитаны, выбрана, по папиному мнению, самая лучшая, или актуальная, или самая для читателей интересная, и написана рецензия, которая для скорости часто надиктовывалась по телефону[2978].
Однако же, — продолжим цитату, — «с годами вал событий отодвигал эту колонку все дальше», пока не свел на нет. Да и литературный ландшафт стал совсем не тем, что прежде. «Пришли иные времена. Взошли иные имена», и, за редкими исключениями, о книгах новых для себя писателей Т. уже не писал. «Я, — сказано в одном из интервью, — если не человек девятнадцатого, то уж точно двадцатого века»[2979]. Поэтому — перелистайте «Знамя», «Новый мир», «Дружбу народов» за последние двадцать пять лет — чаще договаривал, напоминал о том, чего забыть нельзя, продолжал «неоконченные споры» с былыми автоматчиками партии, со старыми/новыми заединщиками и профессиональными патриотами, давал укорот тем из них, кто совсем уж заврался.
Твердо, как и в молодости, верил, что все минет, а правда останется.
И признался однажды, что чаще прочих повторяет про себя вот эти вот строки А. Твардовского: «На дне моей жизни, / на самом донышке / Захочется мне / посидеть на солнышке, / На теплом пёнушке. // И чтобы листва / красовалась палая / В наклонных лучах / недалекого вечера. / И пусть оно так, / что морока немалая — / Твой век целиком, / да об этом уж нечего. // Я думу свою / без помехи подслушаю, / Черту подведу / стариковскою палочкой: / Нет, все-таки нет, / ничего, что по случаю / Я здесь побывал / и отметился галочкой».
Соч.: Время и современники. Статьи о современной России и русской литературе. М.: Новый ключ, 2004; Что было на веку… Странички воспоминаний. М.: МИК, 2009; Твардовский. М.: Молодая гвардия, 2010 (Жизнь замечательных людей. Малая серия); Путеводитель по «Книге про бойца» А. Твардовского «Василий Теркин». М.: Изд-во МГУ, 2012; На последних верстах: Книги. Судьбы. Споры. М.: Новый ключ, 2014.
Лит.: Чупринин С. Критика — это критики. Версия 2.0. М.: Время, 2015. С. 282–294; А дни — как тополиный пух… Андрей Турков: Человек. Писатель. Читатель. М.: Новый ключ, 2017.
Тушнова Вероника Михайловна (1911–1965)
С датой рождения Т. ее биографы и поклонницы путаются. На могильном памятнике выбит — вроде бы по желанию самой поэтессы — 1915 год, а разысканные в архивах документы свидетельствуют: нет, все-таки 1911-й.
Бесспорно одно: Вероника Михайловна была ослепительно, едва не «открыточно» красива, а у красавиц жизнь реже бывает счастливой, чем драматичной.
Начиналась-то она совсем не плохо: дочь известного профессора-микробиолога, Т. с детства писала стихи, занималась живописью, но по требованию отца поступила на медицинский факультет Казанского университета (1928), продолжила обучение в Ленинграде (1931–1935), затем в Москве в аспирантуре по кафедре гистологии Всесоюзного института экспериментальной медицины.
Беда лишь в том, что это было явно не ее призвание, и в 1941 году Т. даже отдала документы в Литературный институт, но… война, эвакуация в Казань, работа в госпиталях. Да еще и брак по страстной любви с врачом-психиатром Ю. Розинским, тоже, если судить по фотографиям, писаным красавцем, принес одни только разочарования, обиды, сердечные муки, что видно и по стихам, среди которых особенно выделяется написанный в 1944 году лирический монолог «Не отрекаются любя».
Тогда же, впрочем, для Т. началась литературная жизнь — в 1944-м в «Новом мире» появляется стихотворение «Хирург», в «Комсомольской правде» цикл «Стихи о дочери», в 1945-м выходит «Первая книга», а в 1946-м Т. по рекомендациям П. Антокольского и В. Инбер принимают в Союз советских писателей. Врачебное дело заменяется журналистскими командировками по стране, сочинением издательских внутренних рецензий, переводами по подстрочникам, а годы спустя еще и ведением поэтического семинара в Литинституте.
Что же до собственных книг — «Пути-дороги» (1954), «Дорога на Клухор» (1956), «Память сердца» (1958), «Второе дыхание» (1961), где чистая лирика теснилась идеологически выверенной нормативностью, то они большого впечатления не производят, и современники чаще вспоминают не о стихах того