Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же касается таланта, в молодости незаурядного, то он ушел — будто и не было. «Томас Манн для домохозяек», — припечатал В. Шкловский[3015]. «Высококвалифицированным графоманом» назвала его А. Ахматова, дружившая с Ф. в двадцатые годы[3016]. Тогда как А. Твардовский, уже отставленный от «Нового мира», даже сочинил немудрящую эпиграмму:
Талантом Федин беден,
Умишком — не богат,
Но был бы он безвреден,
А то ведь гадит — гад[3017].
В злоязыкой же писательской среде любили рассказывать, что новые сочинения классика как в «Новом мире», так и в Гослитиздате перед сдачей в набор никто не читает — кроме, разумеется, корректоров.
С тех пор прошло более сорока лет. Именем Ф. названы круизный теплоход, педагогический институт и площадь в Саратове, улицы в Москве, Сызрани и Чебоксарах, продуктивно работает посвященный ему Государственный музей. Переиздаются и книги, которые, будем надеяться, читают не только корректоры и авторы диссертаций, исследующих жизненный и творческий путь Ф.
Соч.: Собр. соч.: В 12 т. М.: Худож. лит., 1982–1986; Избр. произведения: В 3 т. М.: Терра — Книжный клуб, 2009; Константин Федин и его современники. Из литературного наследия 20 века: В 2 т. М.: ИМЛИ РАН, 2016.
Лит.: Оклянский Ю. Константин Федин; М.: Молодая гвардия, 1986 (Жизнь замечательных людей); Воспоминания о Константине Федине. М.: Сов. писатель, 1988; Оклянский Ю. Уроки с репетитором, или Министр собственной безопасности: Авантюрная биография кабинетного человека // Дружба народов. 2014. № 5–6.
Фирсов Владимир Иванович (1937–2011)
Рассказывая о начале своего творческого пути, Ф. непременно упоминал, что пропуск в литературу ему выписал лично А. Твардовский[3018].
Ну, пропуск не пропуск, но Твардовский действительно питал слабость к землякам и подмосковного паренька, представившегося, что он вообще-то родом, мол, из смоленской глубинки, вероятно, ободрил. Хотя, однако же, его стихи до конца своего первого новомирского срока то ли не успел, то ли не захотел напечатать, так что Ф. дебютировал в «Комсомольской правде» (1955), а в «Новый мир» пробился уже при К. Симонове (1956. № 8).
Впрочем, при возвращении А. Твардовского в «Новый мир» строки Ф., отзывавшиеся усердным чтением дорогих сердцу главного редактора смолян М. Исаковского и Н. Рыленкова, все-таки дважды мелькнули на журнальных страницах (1958. № 8; 1959. № 9). Но это и все, а в дальнейшем новомирские критики его только высмеивали (1965. № 8; 1966. № 6; 1969. № 5).
Что и неудивительно: выпустив первую книжку «Березовый рассвет» (1959) за год до окончания Литературного института, Ф. уже в ней попытался нормативную пейзажно-патриотическую лирику срастить с задорной комсомольской, как тогда говорили, «бодринкой», и это для «Нового мира» было абсолютно неприемлемо, зато отлично ложилось в стратегию софроновского «Огонька», кочетовского «Октября», «Молодой гвардии» под водительством А. Никонова и Ан. Иванова. Да и идеологов из ЦК ВЛКСМ, которые в Ф. и ему подобных увидели альтернативу вошедшим в моду Е. Евтушенко, А. Вознесенскому и прочим «нигилистам», тоже не могло не радовать.
Ф. взяли на работу в издательство «Молодая гвардия», несколькими годами позже ввели в редколлегию журнала с тем же названием и того же подчинения, а главное — его стихи стали неустанно пропагандировать по всем линиям партийного и комсомольского просвещения.
И Ф., хоть он вроде бы и принадлежал, — по позднейшей шолоховской оценке, — к числу поэтов, «говорящих о России таким приглушенно интимным и любящим голосом, который волнует и запоминается надолго», тоже пустился в громкие идеологические баталии. То в противовес «левачившим» поэтам эстрады заявит в сборнике «Зеленое эхо» (1963), что, мол, «мы правые от слова „правота“. / Да правит нами правды чистота <…> / Мы — правые. / Над нами синева. / Она, как Революция, права. / Она чиста, как Ленина слова. / У нас / На чистоту ее права!» То спустя еще три года предупредит общество об опасности, от которой власть нас и сегодня предостерегает: «Эка! Правдолюбцами рядятся, / На поклон идут к врагам страны. / Власовцы духовные родятся! / Мужики об этом знать должны» (Октябрь. 1966. № 6).
И. Шевцов даже как-то польстил другу, сказав, что «его боевые, острые стихи заучивали наизусть, читали в патриотических гостиных и на встречах с читателями». Кто знает, возможно, и это было. Хотя вернее признать, что большого литературного или общественного успеха фирсовские полемические фиоритуры все-таки не имели. Зато начальство, естественно, брало их на заметку, и в частности удачную формулу про «духовных власовцев», которую именно Ф. первым, — как утверждают, — ввел в публичный оборот. Так что книжки множились, Ф. по случаю 50-летия Великого Октября одарили (как, впрочем, и его антипода Е. Евтушенко) орденом «Знак Почета» (1967), за этой наградой последовали и более значимые, а премию Ленинского комсомола (1968) догнала Государственная премия РСФСР имени Горького (1976).
Впечатляющая чиновная карьера, однако же, не задалась: Ф., как и почти все стихотворцы тогда, километрами переводил по подстрочникам, писал тексты песен для модных композиторов, несколько десятилетий вел у заочников поэтический семинар в Литинституте, а на руководящий пост был позван только в начале 1970-х, когда, — процитируем В. Ганичева, —
как-то сам собой возник центр людей, занимающих определенные должности и владеющих русским национальным сознанием. Нам надо было как-то сорганизоваться, как нынче говорят, найти «крышу». Я предложил создать советско-болгарский клуб творческой молодежи. <…> Все ключевые позиции в клубе заняли мы[3019].
А заждавшийся Ф. получил должность главного редактора сначала периодических сборников, а потом на полтора десятилетия и журнала под неброским названием «Дружба»[3020].
Такой же примерно «клуб русской национальной интеллигенции», но только уже безо всякого «болгарского прикрытия», возник в подмосковном поселке Семхоз и вокруг него, где вслед за И. Шевцовым и Ф. кучно поселились Ан. Иванов, С. Поделков, И. Кобзев, В. Чалмаев, Вал. Сорокин, Ф. Чуев, С. Куняев, многие другие менее известные «заединщики». Возникло, — как они сами шутили, — «Антипеределкино», так что И. Шевцов с удовольствием вспоминает, как «зимними вьюжными вечерами он вдруг появлялся у меня на даче в сопровождении сибирских лаек, смахивал с валенок снег и с порога объявлял: — Послушай, Михалыч, я тут налудил стихарь, — и начинал читать»[3021] стихотворения, гневно бичующие «пятую колонну» и вообще «клеветников России».
Перестройка, казалось бы, дала шанс и им всем проявить себя в роли трибунов, полководцев человечьей силы, лидеров вздыбившегося вдруг националистического движения. Так ведь нет же, почти все это черносотенное литературное воинство не на митинги и баррикады