и весьма обыкновенной наружности. — Ср. то место пушкинского «Станционного смотрителя», где «хорошо одетый молодой человек» подбирает деньги, брошенные смотрителем наземь.

35//8

Сжечь его в камине!.. Поступок Клеопатры! — Согласно легенде, Клеопатра пила растворенный в уксусе жемчуг. Бросаемые в камин ассигнации напоминают о другой «роковой женщине» — Настасье Филипповне. Клеопатра, однако, более созвучна с пушкинскими мотивами, пронизывающими всю эту главу.

35//9

Вот навалился класс-гегемон на миллионера-одиночку! — Выражение «класс-гегемон» применялось в марксистской публицистике еще до 1917. Примеры современных употреблений, приводимые А. Селищевым: «класс-гегемон», «пролетариат играет роль гегемона всей демократии», «гегемон-пролетариат» [Язык революционной эпохи, 31]. Вначале 1931 вышел фильм «Гегемон» о жизни рабочего класса, получивший довольно широкий отклик в печати [Советские художественные фильмы, т. 1]. «Миллионер-одиночка» — по образцу «кустарь-одиночка» [см. ДС 14//16].

35//10

Купить пятьдесят тысяч серебряных ложечек, отлить из них конную статую Паниковского и поставить на могиле? — Это не первое место в романе, где Бендер водружает Паниковского на коня. В ЗТ 25, планируя «севильский бой быков» «в каком-нибудь счастливом городке», Бендер говорит: «Паниковский будет пикадором». Пикадор — «всадник с пикой, участвующий в бое быков» [БСЭ].

Мотив конной статуи из серебряных ложечек находим в цитированной [см. выше, примечание 1] книге Г. Гейне: «В детстве я слышал предание, будто скульптор, отливавший [конную] статую [курфюрста в Дюссельдорфе], во время литья вдруг с ужасом заметил, что ему нехватает металла, — тогда граждане поспешили к нему со всех концов города, неся с собой серебряные ложки, чтобы он мог кончить отливку. И вот я часами простаивал перед статуей, ломая себе голову над тем, сколько на нее пошло серебряных ложек…» [Идеи. Книга Le Grand, гл. 6] 1.

Этот, по-видимому, заимствованный у Гейне мотив хорошо согласуется с фигурой Паниковского, в которой идея буржуазной, «чайной» респектабельности занимает видное место: «У меня была семья и на столе никелированный самовар» [ЗТ 12]. Паниковский присматривает за самоваром и разносит чай в качестве курьера [ЗТ 15]; пьет чай на постоялом дворе в обществе «домовитого Козлевича» [ЗТ 12].

Сочетание величественной статуи (особенно конной) с заведомо немонументальным и антигероическим седоком или со снижающим окружением — известный круг сатирических мотивов. В повести Жюля Романа «Les Copains» («Приятели», 1922, о проделках компании озорников) обыватели городка сооружают конный памятник герою древности Верцингеториксу, но в момент торжественного открытия на бронзовом коне оказывается восседающим один из «приятелей». В повести соавторов «Светлая личность» (1928) площадь г. Пищеслава украшает статуя профессора Тимирязева — конная, «с корнеплодом в руке». «Стоит посреди жилтоварищеского дома конная статуя Суворова» [ИЗК, 140,162]. Герой современного ДС/ЗТ юмористического сериала из журнала «Пушка», совслужащий Евлампий Надькин, становится на постамент украденного памятника Суворову [ «Сделал вид, что я Суворов», текст и графика в Пу 34.1926; о Надькине см. ДС 20//3]; ср. бендеровское: «Я — как Суворов!..» [ДС 39].

Это гнездо комических сопряжений иллюстрируется многими эпизодами литературы и кино: «Медный всадник» (Евгений сидит «на звере мраморном верхом»); начало «Огней большого города» Чаплина (спящий бродяга Чарли в объятиях открываемого памятника — ср. близкую сцену из «Les Copains»; см. выше); момент в финале фильма «Это безумный, безумный, безумный мир» С. Крамера (негр падает с высоты в объятия статуи Линкольна); карабканье героев по голове статуи Свободы и по гигантским головам президентов в Маунт-Рашмор в фильмах А. Хичкока «The Saboteur» и «North by Northwest» и многое другое.

35//11

На ней [на девушке] было шершавое пальтецо короче платья и синий берет с детским помпоном. — Еще одна пушкинская реминисценция в этой «онегинской» главе? Ср.: Кто там в малиновом берете / С послом испанским говорит? [Евгений Онегин 8.XVII; отмечено A. Тумаркиной].

35//12 «Я, говорит [Скумбриевич], родился между молотом и наковальней». Этим он хотел подчеркнуть, что его родители были кузнецы. — Клише «между молотом и наковальней», нередкое в марксистской публицистике, а из нее перешедшее и в общую речь и прозу 20-х гг., позаимствовано из одноименного романа Ф. Шпильгагена (писатель, о котором см. ДС 34//2). Означает примерно то же, что «между двух огней»: «Русская интеллигенция… оказалась между молотом и наковальней» или: «..положение буржуазии между молотом и наковальней» [В. В. Боровский, Леонид Андреев; В. И. Ленин, Политические софизмы; цит. по кн.: Ашукин, Ашукина, Крылатые слова, 365]. Возможно, перекличка с известной революционной песней «Мы кузнецы, и дух наш молод…» (слова Ф. Шкулева).

35//13

Первая категория обеспечена. — Первая категория — наиболее суровый случай увольнения по чистке, фактически «волчий билет». Ср. разъяснения «Правды»: «Президиум ВЦСПС постановил, что лица, снятые по чистке госаппарата по второй и третьей категориям, т. е. сохраняющие право работать в предприятиях и учреждениях социалистического сектора, могут оставаться в рядах профсоюзов. Лица, вычищенные по первой категории, т. е. лишенные права работать в советских, хозяйственных, кооперативных и прочих предприятиях социалистического сектора, исключаются из профсоюзов» [Хроника чистки, Пр 04.07.29]. Быть «вычищенцем по первой категории» означало потерю продовольственных карточек и ряд других утеснений, т. е. фактически переход на положение лишенца [см. ЗТ 12//8].

35//14

— Да, товарищ Вайнторг, такие строгости. — Фамилия, оканчивающаяся на «-торг», встречается в юмористическом рассказе Д. Маллори «Вывеска». Частникам разрешалось выставлять на вывеске только свою фамилию, не допуская каких-либо подделок под госсектор. Чтобы обойти запрет, нэпман официально меняет свою фамилию «Шумин» на «Госторг» и вполне законно выставляет вывеску «Галантерейный магазин Госторга» [См 14.1928]. Возможно, что и «Вайнторг» используется частником как звучащее достаточно похоже на вполне лояльные «Госторг», «Главторг» и проч.

35//15

Вы знаете, Зося… на каждого человека, даже партийного, давит атмосферный столб весом в двести четырнадцать кило. — Об остротах на тему партийности — беспартийности см. ЗТ 8//47. Что данный род шуток был обычным, видно из слов старого еврея-нэпмана у B. Инбер: «От… [любви] не застрахованы и партийные товарищи, не говоря уже о беспартийных» [Инбер, Круговая порука, Ог 05.12.27], а также из шутки В. Маяковского о том, что где-то видели даже «двух влюбленных членов ВЦИКа».

35//16

— Да, — ответил Остап, — я типичный Евгений Онегин, он же рыцарь, лишенный наследства советской властью. — Очередная перекличка с «Онегиным», на этот раз открытая. «Рыцарь, лишенный наследства» (The Disinherited Knight) — псевдоним, принимаемый героем романа Вальтера Скотта «Айвенго». Изгнанный из дома отцом, он участвует в крестовом походе, в то время как его возлюбленная, леди Роуэна, обещана в жены другому рыцарю, более приемлемому с политической точки зрения (ср. треугольник Зося-Бендер-Фемиди). Вернувшись в Англию, Айвенго отвоевывает свои права на родовое поместье и на руку невесты. Роман был популярен среди гимназистов бендеровского поколения [см.: Горный, Всякое бывало, 82].

35//17

Мне тридцать три года… возраст Иисуса Христа. А что я сделал