Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Примечательно, что несмотря на скандал, визит в Германию положил начало традиции, которая сохраняется по сей день: с тех пор каждый год в подземном берлинском кинотеатре «Arsenal» проходят ретроспективы фильмов режиссёра.
Однако имелся ещё один важный итог поездки. Он нематериален и эфемерен, поскольку представляет собой сон. В состоянии эмоционального дискомфорта Тарковский лицезрел себя мёртвым. Вот как в своей книге[974] описывает это Александер-Гарретт: «В комнату входили люди и вставали на колени. Он видел в зеркале свою мать, одетую в белое, как ангел. Она говорила ему что-то важное, о чём-то предупреждала, но он не мог разобрать её слов и очень из-за этого страдал. Потом ему приснилась какая-то „фрейдистская сцена“ — голая девчонка, гоняющаяся за петухами. Все это было „как в кино“ — в рапиде. Ещё он видел сидящую у его ног женщину. Сначала он подумал, что это его жена, но когда та обернулась, то он увидел лицо другой женщины[975]».
Эпитет «фрейдистская» не совсем уместен, поскольку к учению основателя психоанализа Тарковский, как ни удивительно, относился весьма скептически, что делает семантику видения ещё более таинственной и сложной. Значение своего сна Андрей не понял, но безошибочно счёл его главным сокровищем, привезённым из Германии в Швецию. То, что было «как в кино», стало кино. Сцену «петушиный» сон[976] режиссёр вставит в фильм, хоть её и не было в сценарии. Воздушная Франзен обнаженной сниматься не согласится — на ней стринги телесного цвета — но неопытная актриса стеснялась появиться в кадре даже в них. Сидящая у ног женщина в картине окажется ведьмой, а не женой. Вот как дистанцию между героинями поясняет в «Запечатлённом времени» сам Тарковский: «Мария — антипод Аделаиды: скромная, робкая, вечно неуверенная в себе. В начале фильма даже вообразить нельзя, что её и хозяина дома могут связывать какие-либо отношения, — разница положения, которая их разделяет, слишком велика. Но ночью они встречаются, и эта ночь — поворотный момент в жизни Александра. Перед лицом неминуемой катастрофы он воспринимает любовь простой женщины как Божий дар, как оправдание всей его жизни».
По воспоминаниям Александер-Гарретт, приезд Тарковского в Швецию отмечали в ресторане-вилле «Godthem»[977], расположенном по адресу Rosendalsvägen, 9. Русскую речь, неожиданно зазвучавшую за соседним столиком, он принял за слежку КГБ, что довольно наивно: настоящие агенты уж точно не заговорили бы на родном языке в зоне слышимости объекта наблюдения. «Godthem» — хорошее место в респектабельном районе столицы, но всё-таки любимым рестораном режиссёра стал «Glada laxen»[978], показанный ему Свеном Нюквистом, располагавшийся в районе площади Карлаплан. Ныне заведение не существует.
В Швеции Тарковский слёг с бронхитом, но работу не прерывал. Да и как можно было бездействовать хоть один день, если до сих пор не был найден актёр на роль Малыша! В то же время и Нюквист слёг из-за прострела позвоночника. Съёмки фильма стартовали с трудом. Кто мог тогда предположить, что болезнь, одолевавшая Андрея — вовсе не бронхит?..
10 марта Тарковский не без злой иронии писал, что Евгению Евтушенко предложили в качестве режиссёра снимать в Голливуде «Трёх мушкетёров», а заодно и сыграть в этой картине главную роль. С дополнительной злорадной интонацией Андрей отметил, что у Юрия Любимова «отнимают театр» в Болонье. Всё это слухи, многократно искажённые неточностью и завистью. Догадаться о поводе для последней нетрудно: в период с 1983-го по 1985 год в болонских театрах Коммунале и Арена-дель-Соле Любимов сделал четыре постановки, три из которых были мечтой Тарковского: Юрий поставил «Тристана и Изольду» Вагнера, «Преступление и наказание», а также «Бесов» Достоевского. Вдобавок он выпустил ещё и спектакль «Пир во время чумы» по Пушкину. Андрею казалось, что многим (и Любимову — в первую очередь) всё удаётся значительно легче.
Упомянутую запись режиссёр увенчал следующими словами: «Да, а жизнь хоть и можно изменить, — вернее, её облик, — карма остается кармой. То есть независимой от нашего желания». Это несколько более умиротворённая версия мысли о том, что ему «всюду клин».
В начале года Тарковский намечал ещё один визит в Берлин во второй половине марта, но после предыдущей поездки отказался от такого плана, хотя имелись и доводы «за». Во-первых, там всё ещё оставалась Лариса. А во-вторых, 26 марта туда приезжал Максимилиан Шелл, и ему можно было бы отдать очередные посылки и деньги для московских домочадцев.
Именно по телефону от супруги, а вовсе не из прессы погружённый в работу режиссёр двумя днями позже узнал о смерти Константина Черненко, а также о том, что на посту его сменит Михаил Горбачёв. Тарковский сразу отметил[979], что хотя бы в силу возраста новый генеральный секретарь займёт пост надолго, и если он «имеет тенденцию к сволочизму», то дела его семьи плохи. По всей видимости, режиссёр при этом вспоминал о тех требовательных, отнюдь не степенных письмах, которые он отправлял Горбачёву ранее. Следующей ночью после подобных известий ему приснился Брежнев.
10 марта Андрей побывал в музее шведского писателя Августа Стриндберга. Он называется «Синяя башня»[980] и располагается по адресу Drottninggatan, 85. Этот визит да и самого Стриндберга Тарковский никогда не упоминал в дневнике, хотя параллелизм их творческих траекторий поразителен. Крупнейший шведский литератор — любимый писатель Бергмана — начинал как апологет эстетики натурализма (сравните с фильмами «Иваново детство» и «Андрей Рублёв»), но в определённый момент пережил чрезвычайно драматичные личные события, после чего его почерк изменился. С 1897 года произведения Августа пропитаны символизмом, мистикой, даже оккультизмом, а главное — восточной философией, которой Стриндберг увлёкся всерьёз. «Туда же» с годами направился и Тарковский. Добавим сюда патриархальный настрой писателя — он был автором статьи «о вторичности женщин» — а также сходство супруги режиссёра с типичными женскими персонажами шведского драматурга. Аналогий более чем достаточно.
Весьма вероятно, что Юлия — имя горничной из «Жертвоприношения» — не что иное, как реверанс в сторону наиболее известной пьесы Стриндберга «Фрёкен Юлия», действие которой происходит бессонной белой ночью 24 июня. Иными словами, ночью Ивана Купалы, как и новелла «Праздник» из фильма «Андрей Рублёв».
В «Мартирологе» Тарковский не упомянул и о том, что