вышло, а ушло в тень: одни и вовсе замолчали, другие, как, например, И. Кобзев, ударились в язычество, в переводы «Велесовой книги», а Ф., член КПСС с 1970 года, «к сожалению, — говорит И. Шевцов, — и недоумению его поклонников и почитателей»[3022], стал не за идеалы Великого Октября бороться, а писать стихи исключительно богомольные и смиренные. Общественная активность сузилась до рамок Смоленского землячества и участия в жюри Всероссийского поэтического конкурса под эгидой Попечительского совета уголовно-исполнительной системы в местах лишения свободы.

Вот и понятно, что, несмотря на свежие ордена Дружбы (1997), «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени (2008), несмотря на премию Правительства России (2009), его стали забывать уже при жизни. А сейчас если и вспоминают, то только как несостоявшуюся альтернативу «детям XX съезда», только как участника ожесточенных литературных боев пятидесяти-шестидесятилетней давности.

Соч.: Избр. произведения: В 2 т. М.: Худож. лит., 1983; Стихотворения. М.: Худож. лит., 1987; Грядущий сон: Стихи. Воронеж: Центрально-Черноземное изд-во, 2012.

Фурцева Екатерина Алексеевна (1910–1974)

Есть расхожая шутка, что лучшим государем у нас была Екатерина Алексеевна, а лучшим министром культуры тоже Екатерина Алексеевна. Причем и та и другая к своим ролям с детства не готовились.

Вот Ф. Выпускница курсов Аэрофлота в Ленинграде и Московского института тонких химических технологий (1941), она ни в авиации, ни на заводе, разумеется, дня не служила и двигалась вначале, естественно, по комсомольской линии, а в годы войны перешла на партийную работу: секретарь горкома в Куйбышеве (1941–1942), затем Фрунзенского райкома в Москве, а по окончании заочной Высшей партшколы (1948) уже и Московского горкома ВКП(б).

Там Ф. приметил Хрущев и, сосредоточившись после смерти Сталина на руководстве Центральным Комитетом, обеспечил ее дальнейший карьерный рост: женщина впервые в советской истории возглавила столичную партийную организацию (1954–1957), на XX съезде стала кандидатом в члены Президиума и секретарем ЦК, а через год уже и полноправным членом Президиума ЦК.

Занималась она в этой роли многим, и в том числе идеологией: разбиралась с самоубийством А. Фадеева (май 1956-го), санкционировала выставки П. Пикассо в Москве и Ленинграде (октябрь-декабрь 1956-го), громила альманах «Литературная Москва» (июнь 1957-го), дала разрешение на издание книги А. Платонова, первой после смерти писателя (1958)[3023], предложила А. Твардовскому вернуться в «Новый мир» (апрель 1958-го), и это ей в октябре 1958-го было адресовано единственное в дни нобелевской истерии собственноручно написанное, хотя так и не отправленное письмо Б. Пастернака.

Нам уже не узнать, в какой мере решения и поступки Ф. отражали ее собственную позицию, а в какой являлись либо транслятором самодержавного мнения Хрущева, либо итогом бесчисленных согласований с другими членами так называемого коллективного партийного руководства. Однако кое-что все-таки известно: например, то, что американец Ван Клиберн получил первую премию на Международном конкурсе имени Чайковского (1958), а итальянец Федерико Феллини Большой приз Московского международного кинофестиваля (1959) только после личного согласия Ф.

Похоже, что и в других случаях она старалась держать себя независимо. И, скорее всего, именно это своеволие натуры стоило ей места в партийном ареопаге: 4 мая 1960 года Ф. была освобождена от обязанностей секретаря ЦК КПСС и назначена министром культуры СССР, а на XXII съезде в октябре 1961-го лишилась еще и членства в Президиуме ЦК.

Оно к этому, видимо, уже шло. Во всяком случае, ее действительно глуповатое предложение писателям, деятелям культуры переезжать из Москвы «на стройки коммунизма, на освоение целинных земель — туда, где бьет ключом жизнь!» вызвало возражения неожиданно осмелевшего Вс. Кочетова, а М. Шолохов и вовсе на съезде разговаривал с Ф. не как с начальницей, а как с хорошенькой глупышкой. Тем не менее свою опалу она перенесла чрезвычайно болезненно, со съезда сгоряча ушла и даже попыталась свести счеты с жизнью[3024].

Тут уже и Хрущев разгневался: «Дамские капризы! Что вы хотите — климакс!» Так что Ф. напомнили о партийной дисциплине, и она смирилась, до 1974 года отвечая за все в нашей культуре — кроме, однако же, литературы, управляемой непосредственно со Старой площади. И — в отличие как от своих предшественников Г. Александрова (1954–1955), Н. Михайлова (1955–1960), так и от своего сменщика П. Демичева (1974–1986) — сумела наполнить бюрократическую должность человеческим содержанием.

Вспоминают о ней по-разному, конечно. Злопамятная Г. Вишневская, например, с ненавистью: «Пройдя огонь, воду и медные трубы, была Катя хваткой, цепкой и очень неглупой. Обладала большим даром убеждения и, имея свои профессиональные приемы, хорошо знала, как дурачить людей…» Тогда как И. Архипова, другая прима Большого театра, отнеслась к г-же министерше с пониманием: «Она хорошо знала правила игры и цену компромиссу»[3025]. «Да, — подтверждает М. Магомаев, — она была частью той системы, но, в отличие от многих, работала в ней со знанием порученного ей дела. Сейчас всем уже стало ясно, что лучше министра культуры после Екатерины Алексеевны Фурцевой у нас не было. И будет ли?»[3026]

Никаких отступлений от генеральной линии Ф. ни себе, ни другим, разумеется, не позволяла. И вела себя, случалось, как капризная самодурша, так что трепетали не только подчиненные ей министерские служки, но и подконтрольные деятели культуры. Могла, в обход мнения художественного совета, лично утвердить актеров, предлагаемых С. Бондарчуком для съемки в «Войне и мире», а могла — опять же лично — запретить Р. Быкову играть роль Пушкина во мхатовском спектакле «Медная бабушка» по пьесе Л. Зорина[3027]. Однако, даже и куражась, Ф. неизменно тормозила особо ретивых чиновников: «Не ссорьте меня с творческой интеллигенцией!..» Ей — на что обращают внимание многие мемуаристы — можно было позвонить и дозвониться, пожаловаться, и она шла навстречу: решала и бытовые проблемы, и те, что отдельными строками лягут в хронику Оттепели.

Так, Ф., — говорит Е. Евтушенко, — несмотря на противодействие ГлавПУРа, распорядилась давать по радио его песню «Хотят ли русские войны» в исполнении М. Бернеса. Так летом 1964 года, преодолевая отчаянное сопротивление Союза художников, лично разрешила проведение персональной выставки И. Глазунова в Манеже[3028]. Так, еще один пример, в ноябре 1967 года взяла под свою ответственность выпуск идеологически сомнительных и цензурой уже запрещенных «Большевиков» М. Шатрова в «Современнике».

Брала где таской, где лаской. Женским обаянием, лукавой слабостью, и Э. Неизвестный вспоминает, как уже после истребительного хрущевского похода на выставку МОСХа Ф.

просто плакала: «О, Эрнст, прекратите лепить ваши некрасивые фигуры. Вылепите что-нибудь красивое, и я вас поддержу, ну зачем вы раздражаете товарищей, а вы знаете, сколько у меня из-за вас неприятностей, с вами сейчас говорит даже не министр, а женщина, помогите мне удержаться на месте!»[3029]

Звучит смешно, конечно. Но разве