Оппенгеймер привез письмо научной коллегии в Вашингтон и обнаружил, что Генри Стимсон в отъезде. Вместо него он поговорил с помощником Стимсона Джорджем Л. Гаррисоном и Вэниваром Бушем. «Я, разумеется, подчеркнул, что все мы ревностно исполним все, что действительно служит интересам страны, какой бы страшной или неприятной ни была эта работа, – писал он Лоуренсу, вернувшись в Нью-Мексико, – но что мы не можем обещать, что продолжение работы над атомной бомбы принесет значительное и ощутимое благо, – точно так же, как это было с отравляющими газами после прошлой войны». Однако, каков бы ни был вновь обретенный официальный авторитет Оппенгеймера, ставшего консультантом, находясь вне политического процесса, он смог повлиять на формирование политики не больше, чем до того Лео Сцилард:

У меня осталось от разговоров [с Гаррисоном и Бушем] весьма четкое впечатление, что в Потсдаме дела пошли плохо и русских почти или вовсе не удалось заинтересовать в сотрудничестве или контроле. Не знаю, насколько серьезными были приложенные в этом направлении усилия: по-видимому, ни от Черчилля, ни от Аттли, ни от Сталина не было никакой помощи, но это лишь моя догадка. Пока я был в Вашингтоне, произошли два события, и оба довольно мрачные: президент издал непререкаемый эдикт, запрещающий разглашение любой информации об атомной бомбе – причем в самых широких терминах – без его личного разрешения. Во-вторых, Гаррисон показал наше письмо [Джимми] Бирнсу, и тот передал, когда я уже уходил, что «в нынешней критической международной ситуации нет никакой альтернативы продолжению программы [Манхэттенского проекта] на полных парах»… Я по-прежнему ощущаю глубокую скорбь и глубокое замешательство относительно того направления, в котором мы движемся[3052].

Конференция по контролю над атомной энергией состоялась в Чикагском университете в четверг и пятницу в конце сентября. Дэвид Лилиенталь вел конспективную стенограмму[3053]; ее основные пункты, как и воспоминания Сциларда об этом мероприятии, говорят о поразительной прозорливости его участников. Джейкоб Вайнер, влиятельный экономист из Чикагского университета, сказал собранию, что атомная бомба – самое дешевое из разработанных до сих пор средств человекоубийства. При наличии двух гигантов, Советского Союза и Соединенных Штатов, утверждал он, никакого мирового правительства быть не может. «Тот уровень мира, который был у нас в последние два или три столетия, – отмечал Вайнер, как следует из записок Лилиенталя, – был результатом неуверенности в том, кто чей естественный враг… Теперь, если есть только два гиганта, никакой неопределенности в выборе цели нет. Это уже оказывает психологическое воздействие на нашу страну». Вайнер полагал, что «война при наличии атомной бомбы есть в большей мере война нервов… Психологическая война начнется, когда атомные бомбы будут у двух стран… Считается, что атомные бомбы окажут миротворческое воздействие; сдерживающее воздействие – последствия возможного применения противником». Всего через пять недель после первого боевого применения ядерного оружия Вайнер обнаружил фундаментальный принцип сдерживания, баланса страха в мире, обладающем ядерным оружием.

Сцилард изложил собравшимся свои идеи в пятницу. Он подчеркнул, что бомбы будут становиться все мощнее, и обошел режим секретности, процитировав публичное заявление Марка Олифанта о том, что оружие «мощность которого составляет от одного до десяти миллионов тонн в тротиловом эквиваленте… вполне возможно». Лилиенталь записал следующие положения выступления Сциларда:

Мы участвуем в гонке вооружений.

Если Россия начнет делать атомные бомбы через два-три года – вероятно, через пять-шесть лет, – то будет вооруженный мир, и этот мир будет устойчивым.

Но мы не можем получить вечный мир дешевле, чем при наличии мирового правительства. Но этого не может произойти без изменения чувства принадлежности людей. Если этого не случится, мы можем получить только устойчивый мир [т. е. сдерживание]. Единственная цель устойчивого мира – создание лет через 20–30 условий, [в которых] можно будет создать мир во всем мире. Это требует изменения чувства принадлежности.

Если у нас точно будет Третья мировая война, то чем позже она случится, тем хуже для нас.

Победитель в следующей войне создаст мировое правительство, даже если этим победителем будут Соединенные Штаты, потеряв убитыми 25 миллионов человек.

Сам Сцилард считал свои предсказания посредственными. Ему казалось, что у Вайнера получилось лучше:

Самые мудрые замечания на этой встрече высказал Джейк Вайнер, а сказал он вот что: «Ничего этого не случится. Не будет никакой превентивной войны, и не будет никаких международных соглашений, предполагающих инспекции. Америка будет [единственным] обладателем в течение нескольких лет, и бомба будет оказывать некое малозаметное влияние; она будет присутствовать в мыслях участников всех дипломатических конференций и производить свое действие. Затем, рано или поздно, у России тоже появится бомба, и тогда само собою установится новое равновесие»[3054].

Освободившись от оков военной секретности, Лео Сцилард и дальше продолжал участвовать в политической жизни своей новой родины, причем еще активнее. Но, из чувства ли вины, потому ли, что ядерная физика больше не казалась ему передовым краем науки, или потому, что он осознал, что высвобождение атомной энергии гораздо скорее могло позволить человеку уничтожить Землю, чем оставить ее и устремиться к звездам – а именно ради этого он в свое время и занялся изучением атомного ядра, – он завершил цикл, начатый в 1932 году. В 1947 году он прослушал в лаборатории Колд-Спринг-Харбор на Лонг-Айленде преподававшийся там курс лекций по бактериофагам и, оставив физику, стал заниматься биологией[3055].

Герберт Уэллс успел узнать о Хиросиме и Нагасаки. Впав в последние годы жизни в глубокий пессимизм, он умер 13 августа 1946 года в возрасте восьмидесяти лет.

Сразу после испытаний «Тринити» Эдвард Теллер и Энрико Ферми возобновили теоретическую работу над задачей термоядерного зажигания. «Искомым решением, – объясняется в технической истории Лос-Аламоса, – была бомба, сжигающая около кубического метра жидкого дейтерия. Высвобождаемая в такой бомбе энергия должна была составить около десяти миллионов тонн в тротиловом эквиваленте»[3056]. Однако с капитуляцией Японии разработка водородной бомбы в Лос-Аламосе временно замедлилась и приостановилась. Генерал Гровс, свидетельствовал впоследствии Оппенгеймер, «не был уверен, входит ли в его – и, следовательно, в мои – обязанности работа над этим новым проектом. Так я и передал сотрудникам лаборатории, работавшим над этой задачей»[3057]. Огорченный Теллер подозревал, что его коллеги «[потеряли] вкус к работе над оружием»[3058]. Некоторые действительно его потеряли. Большинство попросту хотело вернуться домой. «Всем нам казалось, – вспоминает Ханс Бете, – что мы, как солдаты, исполнили свой долг и заслужили право вернуться к той работе, которую мы выбрали делом своей жизни, к занятиям чистой наукой и